Я покрутил головой.
— Ты перешёл дорогу не тем людям, — говорит крыса у меня в голове. — Но тебе повезло. Мы тоже не любим этих людей. Да и тебя мы не особо любим, но есть такое выражение: враг моего врага — мой друг. Понимаешь, приятель?
Я киваю головой.
Прежде чем ответить, крыса облизала свои лапки и умыла лицо, забавно загнув свои ушки. Затем взяла свой длинный хвост и тоже его облизала. Раз десять. Я уж подумал, что сейчас увижу, как крыса намывает свои яйца, но вместо этого в голове раздаётся её голос:
— Я могу тебе помочь. Но взамен ты поможешь нам.
В чём? Чем я могу вам помочь?
Прежде чем ответить, крыса смотрит на мужика, продолжающего громко вопить и кататься по полу.
— Сейчас это имеет значение? — спрашивает крыса, глядя уже на меня. — Ты думаешь, что можешь отказать? Ну хорошо. Мы уйдём, а ты можешь оставаться. Валяйся и дальше в кровати, можешь даже поспать. Местные скоро хватиться, и примчатся сюда. Увидят своего начальника на полу с откусанным членом. Увидят тебя. Ты можешь отказаться, я не настаиваю.
Эта крыса — мастер переговоров. Мастер убеждения. Что тут вообще происходит?
Отпустите меня!
— Твой дар, — говорит крыса, — тебя спас.
Крохотные влажные лапки зашагали по моему телу. Запрыгнули на грудь, чуть качнув её в сторону. Прыгнули на плечо, пробежали по вытянутой в угол кровати руке.
Шейные позвонки ноют, но я поворачиваю голову и смотрю, как крыса перегрызает тугие путы, сковывающие меня как наручники.
Руки и ноги у меня затекли. Сквозь боль я поднимаю свободную руку и сгибаю её в локте. Разминаю.
Крыса спрыгивает с кровати, и прежде чем снова кинуться на мужика, говорит:
— Дальше сама.
Я развязываю вторую руку. Развязываю ноги. Тело ломит. Кожа покраснела и жжётся в тех местах, где были туго стянуты верёвки.
Я слезаю с кровати. С другой стороны, где не крутиться мужик, где пол не измазан кровью. Выхожу на середину спальни. Осматриваюсь. Глаза бегут по высоким деревянным шкафам, по комодам, прижавшимся к каменным стенам. Смотрю на кровать — она огромная, чисто для круглосуточной ебли! И при мысли, что я мог быть той самой лошадкой, на которой скакали бы все местные мужики, я начинаю вскипать. Злиться!
Я обхожу кровать. Смотрю на корчившегося в муках блондина, стирающего своими длинными волосами кровь с пола как швабра. Ловлю его взгляд, полный боли и отчаяния. Наверное, он сейчас думает, как это вообще могло произойти? Думает, что это сон. Такого быть не может! Он тут главный, всё в этом доме движется по его сценарию. Приятель, у меня плохие новости. Твоими заслугами можно лишь подтереться в мужском туалете. Ты обесценен парочкой грызунов. Теперь всё будет по-моему.
Мне хочется поднять кровать и опустить толстую ножку прямо на его драную мошонку. Выдавить яйца наружу! Но кровать тяжёлая. Неподъёмная. Я оглядываюсь. Вижу у дальней стены, воткнутый в углу стоит письменный стол. На нём — пару свечей, в свете которых я вижу стул.
Подойдя ближе, вижу на стуле мужское шмотьё. Белая рубаха, кожаные штаны и грязная тряпка, судя по запашку заменяющая трусы. Среди всего этого секонд-хенда своих вещей я не нахожу, но за то на спинке стула нахожу кожаный ремень с огромной бляхой и длинными ножнами. Из ножен на меня смотрит необычная рукоятка меча. Такая не обычная, что мне стало дурно. Я не мог поверить своим глазам. Из ножен на меня смотрела человеческая ладонь с чуть оттопыренным большим пальцем. Кожа сморщенная, высушенная, цвета сухого бетона. Синие ногти чуть поблёскивали. Поблёскивала и гарда, собранная из россыпи двух десятка человеческих пальцев. Такие же сухие и серые. Такие же сморщенные и мёртвые. Связанные между собой кожаным шнурком.
Мерзость!
Не раздумывая ни секунды, я вложил свою ладонь в ладонь-рукоять, словно мы жмём друг другу руки, и потянул на себя. Вместо привычного лязга метала, я услышал звук, похожий на биение дождя по толстому картону, еще не успевшему целиком пропитаться влагой. В детстве, когда утихали взрывы, и можно было выйти с друзьями на прогулку, мы накрывали кусками картона лежащих на улице людей, и смотрели, как под каплями дождя бумага принимала форму лица. Впадала в раскрытый рот. Обволакивала стеклянные глаза. Впадала в огромные дыры, оставленные осколками. Впитавшаяся в картон кровь свёртывалась, придавая дополнительной жёсткости и красивый алый оттенок. После дождя, когда солнце просушивало всё вокруг, мы забирали свои новые маски для игр.
С конца капает на пол.
Он продолжает кричать. Испуганно пятиться, перебирая ногами и скользя жопой по полу. Упирается спиной в дверцу шкафа возле кровати. Смотрит на меня. А я смотрю на лезвие меча, полностью показавшееся на свет. Лезвием это трудно назвать. Почему-то, но у меня слово «лезвие» ассоциируется с блестящим металлом, слегка искажающим твоё отражение. Здесь — другое. Здесь нет металла. Здесь нет блеска. Нет отражения. Я смотрю и вижу высушенную, отвердевшую кожу с тремя одутловатыми складками над гардой. Над складками — сосок. Да-да! Сосок, синий и скукоженный!
Блядь, что я держу в руке⁈
Глазами бегу по лезвию к самому кончику и вижу коричневые родинки. Вижу поры, волоски. Цвет лезвие как у «ладони-рукоятки» — бетонно-белый.
Кручу меч возле лица и понимаю, что лезвие обоюдоострое. Пробую приложить палец — зараза, действительно острое! Капелька крови показалась на кончике пальца.
Положив палец в рот, я снова слышу моего блондинистого друга. Он всё никак не мог угомониться! Ну хорошо-хорошо, я иду!
Держа меч в руке, я топаю через всю комнату. Я голый. Меня чуть потряхивает от адреналина. На моей коже вибрируют блики огня, отбрасываемые парой факелов. Подхожу к блондину. Присаживаюсь.
Пара крыс продолжает копошиться в области его паха, громко пища. Я хочу, чтобы они ушли, оставили его, предоставили мне, но как им это сказать — я не знаю.
Да нет же! Знаю!
Всё у меня в голове. Весь диалог происходит только в моей голове.
Отпустите его. Оставьте мне.
Парочка серых крыс спрыгнули с тела на пол. Оставляя крохотные кровавые следы, подползли ко мне и встали за моей спиной.
— Нам надо уходить, — говорит одна из них.
— Мне нужно закончить одно дело, — говорю я. — Я быстро.
Блондин, собрав в кулак всю свою