Половинка сердца.
Половинка желудка.
Половинка кишок.
Но нет, моей фантазии не суждено сбыться. Когда до кудрявого остаётся метров пять, кобыла врубает заднюю передачу. Резко тормозит, опустив голову ниже зада. По принципу заднего привода — лошадиная задница по инерции двигается вперёд. Копыта шлифуют, скребут землю. Кобыла заваливается на бок и скользит по земле почти до самых ног кудрявого. Ну и зрелище!
Непостижимо!
Столб пыли скрыл лес. Раздалось громкое ржание. И что странно, цокот копыт никуда не делся.
— Бегу! Бегу! Поймаю!
Ржание моей кобылки звучит иначе.
Цокот копыт угрожающе нарастал.
Вглядываясь в облако пыли, кудрявый напрягся. Подбородок заходил из стороны в сторону, выдав волнение. Он вдруг сгруппировался, присел на колено, оставив перед собой выставленный меч.
Цокот копыт смолк. И в тот же миг из облака пыли вылетает волосатая туша. Огромный кабан. Серый, с белёсыми клыками, торчащими из распахнутой пасти как железные арматурины из бетонной стены. С хохолком длинных чёрных волос, тянущимся от головы и до середины спины. Чёрные копыта. Ноги и пузо облеплено потрескавшейся штукатуркой грязи, лежавшей в несколько слоёв. Морда в слюнях. Блестящая шерсть вздыбилась от возбуждения и адреналина.
Этот хряк, этот мусорный контейнер, предназначенный для смешанных отходов, громко визжа и одновременно хрюкая, взмыл воздух, перелетел кобылу и тараном устремился в мужика как пушечное ядро. Как кулак боксёра в грушу. Как фура в стену деревенского дома. Как торпеда в корпус корабля.
Наметив цель, чёрные глаза кабана скрылись под серыми веками. Длинные чёрные ресницы. Круглый нос, покрытый испариной. Разъярённый зверь успел прицелиться в человека, решившего встать на пути.
Какого бы альфа самца кудрявый из себя не строил, каким бы героем не являлся, но человек он обычный. И как следует обычному человеку, оказавшемуся перед лицом несущегося на него поезда, он струхнул. Дёрнулся. Хотел слиться, отойти в сторону, но не успел.
Нос хряка вжался в лезвие меча. Покрытая соплями кожа тут же лопнула, как колбаса под напором ножа. Лезвие чуть приподнялось, руки кудрявого выстрелили вперёд, поймав точку опоры в могучих плечах. Кабан продолжал парить, и с каждым сантиметром, сопровождающимся звуком нарезки мяса и высвобождающейся под давлением сердца крови из сосудов, голова животного делилась на две части. Две половинки страшной морды раскрылись в стороны как бутон розы в лучах утреннего солнца. А потом резко завяли, уныло повиснув как сдувшийся дрын.
Я лежал на земле и смотрел. Смотрел, как кровь заливает кудрявого. Как из вскрытой черепушки кабана ударил фонтан крови и две половинки розового мозга вывалились на землю. Как быстро слетались мухи, учуяв жар смерти. Ладонью я вытер с лица горячую кровь, выстрелившую и в меня, и продолжил смотреть.
Меч справился с головой, но вот дальше не пошёл. Возможно, не справился кудрявый. Лезвие вдруг прекратило рубить. Руки кудрявого согнулись в локтях, затряслись колени. Мужчина скукожился. Туша кабана, с повисшими двумя половинками головы, с двумя половинками обвисшего языка, с которых капали на землю густые капли крови, без визга, без крика, с огромным мечом, застрявшим в позвоночнике, снесла нахуй мужчину с дороги, перекинув его через меня.
Они пролетели пару метров и замертво рухнули на землю. Снова пыль. Снова кряхтенья.
Я быстро вскочил на ноги. Посмотрел на бедолаг. Кудрявый лежал под кабаном, как будто накрылся одеялом из шкуры. Их тела охватила судорога. Они вместе дёргались так, словно очутились на дискотеке, сожрав без разбора все таблетки, которые им только могли предложить. Впечатляющее зрелище. Цирк на выезде. И как вообще это могло произойти? Здесь, посреди леса, рассечённого пополам песчаной дорогой.
— Вовремя мы появились?
Ага. Теперь всё ясно. Теперь всё встало на свои места.
Ну наконец-то! Родные голоса!
Я перевёл взгляд на свою кобылку, неуклюже пытавшуюся вставь на ноги. На седле, держась крохотными лапками с крохотными коготками, сидел мои крыски. Мои пушистые друзья.
— Вовремя, — сказал я.
Я выдохнул. Ладонью стёр с лица остатки липкой крови, начавшей быстро сворачиваться. Видок у меня — пиздец, полный.
Когда лошадь встаёт на все четыре ноги, крыски орут мне:
— Быстрее, запрыгивай! Нужно убегать.
— Сейчас, мне нужно кое-что выяснить. И забрать.
Свой меч я нахожу позади себя, в паре шагах. Поднимаю, прячу в ножны. Подхожу к дёргающимся в танце безумия телам на земле. С кабаном всё понятно. Из разрубленной пополам головы хлестали две струйки крови. Первая, что била в воздух на метр и с каждой секундой затихала — заливала кудрявому лицо, брызгала в рот, перекрасила его роскошную шевелюру в коричневый цвет. Слипшиеся волосы уже не кажутся такими красивыми, такими харизматичными и кудрявыми. Сейчас он напоминает бедного барашка, чью глотку вспороли в подворотне и пустили реки крови по улицам микрорайона.
А вторая струйка — стреляла через дорогу, оставляя на траве красные росинки, в которых застревали муравьи и слетевшаяся мошкара. Через минуту всё прекратилось. Сердце кабана остановилось. Задние ноги хряка задрали штаны кудрявого почти до колен. Кожаные штаны сморщились гармошкой. По складкам, как по водосточным желобам потекли тонкие струйки. Под ногами кудрявого начало разрастаться серое пятно влаги. Запахло мочой. Кабан обоссался, выпустив дух на свободу.
Кудрявый закряхтел. Кровавый пузырь надулся на его губах. Лопнул. Струйка крови потекла по щеке, изогнулась, и залезла на подбородок. Судя по всему, это была далеко не кровь кабана, наполнившая рот кудрявого.
Я пробежался глазами по мужскому телу, по тем участкам, что были видны под огромной тушей хряка. Одна из половинок головы неестественно висела в воздухе, прижавшись к рёбрам мужика. Сев на корточки, я присмотрелся: белёсый клык воткнулся между рёбер, и, скорее всего, проткнул лёгкое. Выглядит всё очень херово. Прям совсем.
Кудрявый дёрнулся, потянулся трясущимися руками к туше. Одной рукой схватился за гриву, второй — за половинку головы, и попытался скинуть с себя умершее животное. Ничего не получилось. Силы его покинули. Я положил руку ему на плечо и прижал к земле, чтобы он не навредил себе еще больше. Его руки упали на землю, прекратив бороться.
Он снова закряхтел.
Измождённые глаза впились в мои.
— Не дёргайся, — говорю я, — сделаешь только хуже.