Никакой телеграммы Толстого в Оптину не было. Этот миф возник после публикации в русском православном журнале, выходящем в Бразилии (Владимирский вестник. 1956. № 62) воспоминаний бывшего послушника оптинской канцелярии игумена Иннокентия. В них говорилось, что из Астапова в монастырь приходила телеграмма от Толстого с просьбой, чтобы отец Иосиф приехал на станцию. Посовещавшись, монастырская братия решила послать туда не тяжелобольного Иосифа, а скитоначальника Варсонофия.
Иннокентий, вероятно, имел в виду телеграмму калужского епископа Вениамина об указании Синода иеромонаху Иосифу ехать на станцию Астапово к заболевшему графу. И действительно, вместо больного отца Иосифа поехал старец Варсонофий.
В «Летописи» Оптиной пустыни нет ни слова о телеграмме Толстого. Но в ней подробно говорится о телеграмме калужского епископа Вениамина, из-за которой отец Варсонофий оказался в Астапове.
«Накануне, 4-го числа сего месяца (ноября. – П. Б.), утром получена телеграмма Преосвященного Калужского о назначении по распоряжению Синода бывшему скитоначальнику иеромонаху Иосифу ехать на станцию Астапово Рязанско-Уральской железной дороги к заболевшему в пути графу Льву Толстому для предложения ему духовной беседы и религиозного утешения в целях примирения с Церковью. На сие отвечено телеграммою, что отец Иосиф болен и на воздух не выходит, но за послушание ехать решился. При сем настоятелем Оптинским испрашивалось разрешение вследствие затруднения для отца Иосифа ехать по назначению заменить его отцом игуменом Варсонофием. На это последовал ответ епископа Вениамина, что Святейший Синод сие разрешил. Затем отцом настоятелем телеграммою запрошено у Преосвященного, достаточно ли в случае раскаяния Толстого присоединить его к Церкви чрез Таинства Покаяния и Святого Причащения, на что получен ответ, что посланное для беседы с Толстым лицо имеет донести Преосвященному Калужскому о результате сей беседы, чтобы епископ мог о дальнейшем снестись с Синодом. Вечером 4-го же числа от старца отца Иосифа было телеграммою спрошено у начальника станции Астапово, там ли Толстой, можно ли его застать 5-го числа вечером и если выехать, то куда. На это получен ответ, что семья Толстого просит не выезжать. Однако утром сего числа игумен Варсонофий, во исполнение синодального распоряжения, выехал к графу Толстому в Астапово».
Толстой не выражал желания встретиться в Астапове с православным священником. Но не было никакой инициативы и со стороны Оптиной пустыни. Инициатива исходила от Синода, а старцы приняли ее как послушание.
Приехавший в Астапово Варсонофий, в отличие от епископа Вениамина, оказался в трудном положении. Открыть истинные причины своего приезда он не мог – это означало бы выставить Синод в неподобающем свете. Варсонофий вынужден был об этом молчать. Но при этом он выглядел самозванцем. Ведь его не приглашал в Астапово не только Толстой, но и его семья, которая к тому времени уже в полном составе (за исключением Льва Львовича) находилась на станции и жила в отдельном вагоне.
Варсонофий оказался таким же «крайним», как и ротмистр Савицкий. На него переложили ответственность за роковое решение Синода 1901 года, к которому старец не имел ни малейшего отношения. Варсонофий был вынужден не просто молчать, а говорить неправду. Журналист Александр Федорович Аврех телеграфировал в газету «Раннее Утро»: «Только что приехал игумен из Оптиной пустыни Варсонофий сопровождении иеромонаха Пантелеймона (оптинского врача. – П. Б.). По словам последнего Варсонофий командирован Синодом. Сам же Варсонофий отрицает это, говоря, что заехал проездом на богомолье».
Репортер Петр Абрамович Виленский сообщил в газету «Киевская мысль»: «Мне игумен сказал, Толстого не знает; ехал на богомолье, заехал».
Для оптинского старца поначалу даже не нашлось места для проживания. Виленский: «Варсонофий ночует дамской уборной».
В дом Озолина старца не пустили. Корреспондент Гарнес – «Саратовскому вестнику»: «Монахи прибыли дарами, совещались дорожным священником, ночью тайно пробрались дому. Толстому не проникли: дверь замке, ключник пропускает паролю».
Не самым красивым образом повела себя по отношению к старцу и дочь Толстого. Зная, что отец первым делом поехал в Оптину, Саша сделала всё для того, чтобы в Астапове он ничего не узнал о приезде священника. У нее была отговорка: врачи не советовали беспокоить больного. Но это зыбкое оправдание. В Крыму, когда Толстой тоже находился в предсмертном состоянии, Софья Андреевна сообщила ему о телеграмме Антония и ничего страшного не случилось. Зато мы точно знаем, что думал Толстой о Церкви в тот момент. Мы не знаем, что он думал о ней в Астапове.
Второй миф, связанный с телеграммами, якобы посланными Толстым из Астапова, – что единственным человеком, которого он вызвал к себе, был Чертков. Об этом сам Чертков написал в книге «Уход Толстого», вышедшей в 1922 году. Но никакой телеграммы Толстого с вызовом Черткова не было. Телеграмма была от Саши со слов Толстого, вроде бы пожелавшего видеть рядом с собой Черткова. Однако сам он продиктовал дочери телеграмму совсем другого содержания. Две телеграммы были посланы ею одновременно утром 1 ноября.
В это утро, пишет Маковицкий, Толстой почувствовал себя лучше. Температура упала до 36,2. «Л. Н. говорил, что ему лучше и что можно ехать дальше». Телеграмма Черткову, которую Толстой продиктовал Саше, была такая: «Вчера захворал. Пассажиры видели ослабевши шел с поезда. Нынче лучше. Едем дальше. Примите меры. Известите. Николаев».
О каких мерах шла речь? Без сомнения, они касались Софьи Андреевны. Об этих мерах Толстой написал Черткову еще из Шамордина, попросив друга не приезжать к нему, а оставаться на месте, следить за состоянием Софьи Андреевны и сообщать об этом ему по пути следования. Но вместе с телеграммой, продиктованной отцом, Саша отправила свою: «Вчера слезли Астапово. Сильный жар, забытье. Утром температура нормальная, теперь снова озноб. Ехать немыслимо. Выражал желание видеться с вами. Фролова (секретная подпись. – П. Б.)».
Конечно, то состояние, в котором находился Толстой и во время ухода из Ясной Поляны, и в Астапове, не позволяет делать какие-то уверенные выводы. Кроме одного: Толстой явно хотел видеть Черткова.
В письме старшим детям из Астапова он писал: «Милые мои дети, Сережа и Таня, надеюсь и уверен, что вы не попрекнете меня за то, что я не призвал вас. Призвание вас одних без мама было бы великим огорчением для нее, а также и для других братьев. Вы оба поймете, что Чертков, которого я призвал, находится в исключительном по отношению ко мне положении. Он посвятил свою жизнь на служение тому делу, которому и я служил в последние 40 лет моей жизни».
После бегства мужа из дома Софья Андреевна попыталась помириться с Чертковым. Через секретаря Валентина Булгакова она пригласила его приехать в Ясную Поляну. И получила отказ.
«В Ясной Поляне, – пишет Булгаков, – все были удивлены, что я вернулся один. Никто не допускал и мысли, что Чертков мог отказать Софье Андреевне в исполнении ее желания увидеться и примириться с ним… Когда Владимир Григорьевич выслушал просьбу Софьи Андреевны, он было в первый