Оксана мотнула головой. Смотреть на его худое остроносое лицо было выше её сил, и она побрела в ванную.
Это просто дурной сон, сгенерированный измученным мозгом. Просто жуткие фантазии, которые нужно выбросить из головы – всех русалок, оборотней, мертвецов и псоглавцев. Умыться. Возможно, действительно выпить чаю. А потом отвезти отца в участок: накануне они спорили до хрипоты – отец наотрез отказывался, Оксана напирала. Наконец, они разошлись, уставшие друг от друга, оставляя решение до утра.
Утро обычно приносило ясность мыслей, но не теперь. Теперь из зеркала на Оксану смотрела измученная женщина с синяками под глазами и резкими морщинами вокруг рта. Откинув с лица волосы, Оксана заметила несколько ссадин на скуле. Надо бы обработать перекисью, как и рану на ладони.
Но сперва привести себя в порядок – умыться, почистить зубы.
«Чтобы съесть тебя, дитя моё…»
Оксана решительно повернула смеситель.
И отпрянула, зажимая нос.
От воды несло тухлятиной, будто от канализации.
Стараясь дышать ртом, она закрыла кран и опустилась на унитаз, уставив в кафель невидящий взгляд.
Что, если она так и не проснулась, и это продолжение кошмара? Что, если Альбина не пропадала, а всё ещё ждёт её в машине, рядом с альбомом для рисования и бутылкой-непроливайкой? Что, если вообще ничего не случалось, а они на полном ходу несутся по трассе? Водители иногда засыпают за рулём…
Оксана осторожно поднялась, пощипывая кожу на бедрах – хотела проснуться, но не просыпалась. Открыла кран над ванной – смрадный запах сбивал с ног. Не канализация – вонь стоялого болота.
Закрутив смеситель, высунулась в коридор.
– Папа! У тебя что-то с водопроводом! Вода жутко воняет!
– Я ничего не чувствую, – отец повёл своим острым носом. – Дом старый, может, трубы проржавели?
– Я возьму в магазине бутилированную, – решила Оксана, на ходу натягивая джинсы. – Скоро вернусь. Не забудь, нас ждут в отделении.
Не разжимая губ, поцеловала отца в подставленную сухую щеку – зубы она так и не почистила – и выскочила на улицу.
Сперва Оксана с наслаждением несколько раз вдохнула осенней свежести. Солнечное блюдце висело над полысевшими кронами каштанов. Проветрить голову – вот что было сейчас необходимо. Собраться и с холодной головой обдумать, что делать дальше.
Она нащупала в кармане джинсов карту и сжала, точно пластик был якорем, удерживающим её на стороне реальности.
Вопросов полицейской она не боялась. Та женщина иногда говорила жёстко, грубо, но в её словах слышалась подкупающая честность, и это нравилось Оксане после всех недомолвок, после тайн и истерических перепалок с матерью, неизменно заканчивающихся Оксаниным побегом из дома.
Она вернулась в мамину квартиру сразу из роддома, а появление матери в палате списала на собственную усталость, послеродовую депрессию или бред. Казалось правильным всё забыть: Альбина чудесным образом умиротворяюще действовала на бабушку, и постоянные обвинения на какое-то время действительно прекратились. Ненадолго. Чтобы потом вспыхнуть с новой силой.
Камнем преткновения всегда был Артур. Оксана всё ещё любила его и, когда он явился с цветами, готова была простить все его пьяные посиделки и безденежье. Тогда мать снова окрестила Оксану шалавой, пеняя на схожесть дочери со сбежавшим кобелём-отцом.
– Поплачешь ещё! – прошипела на прощанье. – Останешься одна с придурошным дитём на руках, как я осталась! Вспомнишь мамины слова!
Плюнула – как прокляла.
Оксана вздохнула, сбавляя шаг, огляделась.
Незаметно ноги вынесли её к берегу Онеги: ветер перебирал жухлую осоку, гнал серую рябь. В отдалении застыли портовые краны.
Что, если и русалка привиделась Оксане? Что она сказала тогда?
«Она шла берегом Онеги, а снегири летели впереди, прокладывая путь…»
Оксана сощурилась, всматриваясь в даль. Осень вступала в свои права, роняла листву и разгоняла последних запоздалых туристов в сезоне. Безлюдье и тишина.
В отдалении мелькнула фигура.
Оксана напряглась, приложив ладонь козырьком ко лбу, как в детстве. От продолжительной работы за компьютером её зрение начало понемногу садиться, и после поездки Оксана подумывала заказать очки, а теперь видела за деревьями только неясный силуэт в красной куртке.
Красной?
– Альбина… – не то позвала, не то простонала Оксана. Прокашлялась, набрав в лёгкие воздуха, позвала снова: – Альбина! Дочка!
Фигурка обернулась. Лица её по-прежнему не было видно, а ветер взметнул льняные волосы, надул парусом красный капюшон.
Это была она! Её маленькая девочка!
Сорвавшись с места, Оксана побежала.
Бежала и не переставала звать. Сердце прыгало у горла, кровь колотилась в ушах. Может, всё закончится прямо сейчас? Может, её девочка действительно заплутала здесь, на побережье, а теперь её нужно только догнать, закутать в свитер, отнести домой, в тепло, в горячую ванну, напоить чаем с мёдом и держать, держать возле себя, никогда и никуда больше не отпуская?
Из-под подошв летел песок и камни. Осиновые листочки кружились мелкими смерчами. Глаза щипало от слёз.
– Эй, девушка! Спешите куда? – пьяненького вида мужичонка, привстав с обугленного бревна, приглашающе махнул бутылкой.
– Пошёл на хер, козёл! – рявкнула Оксана, облив его полным желчи и ярости взглядом.
Нырнув в подлесок, забрала вправо, перепрыгнула поваленное дерево, сшибла носком кроссовка крохотную пирамидку из камней – кажется, в Карелии их называли сейды.
– Альбина! Постой!
Красная куртка мелькнула в ельнике и пропала. Вот только что была – и нет.
Оксана заметалась собакой, потерявшей след, и уже не сдерживала рыдания. Кажется, бормотала что-то: о том, как сильно любит Альбину, как жалеет, что ругала её за разбитую кружку, как хочет, чтобы она вернулась домой, как скучает, обещала купить самых вкусных пирожных и конфет, звала снова.
Еловые лапы хватали за куртку. Несколько раз иглы оцарапали Оксанину щёку – она не почувствовала боли. Важно было догнать Альбину, её глупенькую Альбину, пропавшую в этом страшном карельском лесу.
Споткнувшись о корень, Оксана растянулась на земле и разревелась в голос от досады и бессилия.
Справа захрустели ветки.
Отбросив волосы с мокрого лба, Оксана вгляделась. Фигура, замаячившая в отдалении, не напоминала ребёнка. И красной куртки больше не было, вместо неё – черная хламида до пят и низко надвинутый капюшон. Человек ворочался, будто пытался подняться с четверенек и никак не мог. До Оксаны доносилось тяжёлое пыхтенье и смрадный запах протухшего мяса.
Оксана замерла, забыв дышать, только открывала и закрывала беззвучно рот. Меж тем человек в хламиде скинул капюшон, и Оксана внутренне застонала, ожидая увидеть собачью морду и льдистые кукольные глаза. Но это был не чужой из сна, это была…
– Мама… – прошептала Оксана.
Реальность смазалась, почва поехала из-под ног. Оксана закрыла лицо ладонями, будто отгораживаясь от своего вечного кошмара, находя силы только на скулящее:
– Нет, нет…