Белый прикрыл глаза. Между веками и глазными яблоками плавали разноцветные круги – маленькие двойники луны. От человека пахло теплом – сдобой и немного ладаном. Не резкий, убаюкивающий запах. Тогда Белый лег на брюхо и осторожно лизнул человеку руку. Это и было решением.
– Лучше признайся сейчас, – донесся голос Астаховой. – Не думай, что Лазаревич поможет. Наверное, ему доставляет удовольствие играть со своими ручными зверями, но он упускает тот факт, что зверь в любой момент может сорваться с его поводка. Ты сорвался. И сделаешь это снова. Я ведь вижу, как ты смотришь на меня. И как смотрел на Воронцову. Так смотрит убийца-людоед на потенциальную добычу.
Она щедро подсыпала в кружку еще растворимого кофе, долила из графина холодной воды.
– Если бы ты позволила мне присутствовать на допросе Воронцова-старшего, – ответил Белый, – то увидела бы, что ошибаешься.
Астахова фыркнула и одним махом отпила половину кружки.
– Ты бы поменьше пила плохого кофе, – заметил Белый. – От него стоит ужасный запах, а ещё это плохо скажется на сердечно-сосудистой системе.
– Обязательно обсужу это со своим терапевтом.
Он проводил глазами руки Астаховой, сгребающей в стол пакет с его личными вещами – телефоном, ремнём, солнечными очками и ключами от съёмной квартиры.
– Телефон, как я понимаю, мне не вернут?
– Собрался звонить покровителю?
– Сергей Леонидович последний, кому я стал бы звонить. Но он и без звонка всё узнает.
– Рассчитываю, это случится после того, как я выбью твоё признание. Мне не впервой колоть убийц.
– Тут были перевертни и до меня? Волки? Может быть, медведи?
– Название города – очередная глупая легенда.
– Какая?
– В камере у тебя будет много времени поразмыслить над этим.
Она поднялась, давая понять, что разговор закончен. Белый поднялся следом.
Глава 14
Дурная вода
За́мок не получался, разваливался, стоило отнять ведёрко. Увлекшись, Оксана вспотела и перемазалась, снова и снова наполняя ёмкость песком, а потому не заметила, когда приблизился чужой.
– Привет, – голос у него оказался мягким и немного вкрадчивым, как у кота Леопольда. – Хочешь посмотреть лисичку?
Оксана молчала. Мама велела ни в коем случае не отвечать незнакомым людям – чужим, которые уводят девочек и мальчиков в тёмные подвалы и делают с ними что-то плохое.
– Это недалеко, – чужой махнул рукой куда-то вглубь двора. – Там, в кустиках. У неё рыжий хвост и смешные носочки на лапках. Хочешь?
Он протянул ладонь, а Оксана сжала губы, чтобы ненароком не ответить, и мотнула головой. Чужой рассмеялся и хлопнул себя по лбу.
– Конечно! Ты ведь умная девочка и не станешь разговаривать с незнакомыми взрослыми! У тебя, наверное, такие же умные родители! Что ж, меня зовут дядя Лёша. А тебя?
– Оксана, – сказала Оксана.
– Вот и познакомились! Теперь мы больше не чужие, правда?
Он заглянул Оксане в лицо. Глаза у дяди Лёши были светлые-светлые, как у куклы, и сам он был мягким, добрым, кукольным.
– Вы поведёте меня в подвал? – спросила Оксана.
– Что? В подвал? – удивился дядя Лёша. – Зачем?
– Чтобы сделать плохое.
Он снова рассмеялся.
– Ну ты и выдумщица, Оксаночка! Зачем нам в подвал? Лисички не живут в подвале, они живут в лесу! Ну, идём? Никто не узнает. Посмотрим лисичку и тут же вернёмся, да?
– Да, – согласилась Оксана, берясь за кукольную ладонь. – А какие у неё ушки?
– Пушистые и большие, – ответил дядя Леша, подстраиваясь под семенящие шаги девочки, отчего его походка становилась забавной, припрыгивающей. – Помнишь, как в сказке? «Бабушка, почему у тебя такие большие уши? Чтобы лучше тебя слышать, дитя моё!»
– А глазки? Большие?
– Конечно, большие! Чтобы лучше видеть тебя, дитя моё!
Дядя Лёша смешно передразнивал скрипучий волчий голос, и Оксана хихикала, храбро шлёпая по лужицам, чего никогда не разрешила бы мама.
– А зубки? – уже вовсю веселясь и дурачась, спрашивала Оксана. – Тоже большие, да?
– Гляди сама.
Не отпуская её ладошку, дядя Лёша другой рукой раздвинул кусты, и в нос ударила душная вонь.
Лисичка скалила окровавленную пасть и была совсем мёртвой, раздувшейся от газов. Из распоротого брюха змеились по траве сизые кишки, в свалявшемся мехе копошились черви, а лапы действительно были в носочках – шерсть чернела от земли и запёкшейся крови.
Оксана замерла, прижав ладонь ко рту. Она хотела заплакать и боялась заплакать, потому что над мёртвой лисичкой на корточках сидел отец.
Он был совершенно голым и сидел к Оксане спиной. Острые лопатки ходили ходуном, плечи подёргивались, тряслась голова. Отец ел. Отрывая куски от мёртвого животного, заталкивал в рот и, по-птичьи запрокинув голову, жадно глотал, глотал. Оксана почувствовала, как в штанишках стало влажно и тепло – она обмочилась и тихонько заплакала.
– У неё большие зубки, чтобы съесть тебя, дитя моё, – сказал дядя Лёша и выдохнул в Оксанино лицо смрад протухшего мяса. Голова у него оказалась вытянутой собачьей.
Оксана заверещала и полетела вперёд, растопырив руки.
И проснулась.
Не было ни чужого, ни мёртвой лисы. С потёртого покрывала укоризненно смотрели олени. Белье сбилось в комок, и Оксана отпихнула его ногой. Ладонь саднила, и Оксана машинально потерла её о постель.
Поднялась, растирая лоб. Кошмары в последние ночи случались всё чаще.
– Принести чаю, милая? – в комнату