— Мари, я привез тебе подарков, — сразу же сообщил супруг. — Был в Большеграде, попросил Ольгу сходить вместе со мной в пару лавок. Посмотри потом, хорошо?
— Да, конечно, — фальшиво улыбнулась я, снова ощущая себя заброшенной. — Посмотрю непременно.
— Рисунок очень хорош. Я привезу чашки, сделаешь весь сервиз?
— Разумеется, мы же об этом и договаривались.
— Ты сердишься, что я задержался? — проявил завидную проницательность мужчина. — Так уж вышло, моя золотая. Дел много было. Но теперь я только твой. Может быть, ты желаешь чего-то?
Я, конечно, желала, только вслух произнести все равно бы не посмела, и оттого напомнила довольно робко:
— Ты меня обещал научить на гончарном кругу лепить. Можно?
— Да хоть сейчас. Погоди только, переоденусь в старое.
И он в самом деле очень быстро вернулся. Надо же, я и не знала, что у Мира имеется подобная одежда: широкие портки с заплатами да ветхая линялая рубаха с рваным рукавом. Впрочем, рукава он закатал.
Покрутил круглый столик, достал из ящика ком глины, полил его водой. Помял в руках, потом кинул с силой на столик и велел:
— Садись вот сюда.
Я села.
— Снизу педальку видишь? Нажимай ногой.
Я заглянула под столик, узрела там несколько колес и кожаную веревку. Неуверенно качнула резную деревянную педаль ногой, обрадовавшись, что столик закрутился. Казимир принес табурет, сел сзади меня, прижимаясь со спины и обхватывая меня бедрами, заурчал на ухо:
— Крути. Руки вот сюда положи.
И накрыл мои задрожавшие пальцы своими крепкими ладонями.
Горячее дыхание щекотало шею, спиной я будто бы ощущала биение сердца Казимира. Его колени плотно обхватили мои бедра, вызывая неприличные мысли и желания. А под пальцами рождалось чудо! Бесформенный комок вытягивался, утончался, менялся. Совсем как я — рядом с Миром. Из обычной серой глины формировался кувшин. Казимир творил — и я почти в этом не участвовала. Я была лишь инструментом в его руках. Он управлял моими пальцами с такой легкостью!
— А дальше сама, — убрал вдруг руки.
— Я… не справлюсь.
— Я рядом.
Глина была податлива, откликаясь даже на самое легкое прикосновение. Прикусив кончик языка, я старательно лепила тонкое горлышко сосуда… Ровно до тех пор, пока мою шею не обожгло быстрое прикосновение губ. Вздрогнув всем телом, я успела убрать перепачканные глиной пальцы.
— Продолжай, у тебя отлично получается.
Несмело вернула ладони туда, на гончарный столик, за что была вознаграждена прикушенным ушком. Мужские ладони вдруг легли мне на грудь. Сразу и обе.
— Платье мне испачкаешь! — возмутилась я.
— Не-а. Я же маг. Уже очистил руки.
Опустила глаза, убеждаясь в истинности его слов. Одна совершенно чистая рука осталась на груди. Вторая поползла по бедру, собирая в складки тонкую шерсть юбки. Глиняный сосуд окончательно сломался под моими пальцами, но я почти не заметила этого. Куда больше меня интересовало, как далеко Мир готов зайти.
Я откинула затылок ему на плечо, прикрывая глаза и раздвигая колени. Моя покорность была немедленно вознаграждена тяжелым длинным вздохом. Пуговички на платье расстегнулись будто бы сами собой.
Рывком Казимир перевернул меня, усаживая себе на колени. Глаза у него были совершенно шальные. Я вдруг поняла, что и ему этот урок дался непросто. Пальцы в моих волосах, губы на губах. Жадный, собственнический поцелуй, от которого я сама размякла как та глина. Хотелось хватать его за плечи, гладить, трогать, стянуть с него наконец рубаху, но я лишь развела испачканные руки в сторону, опасаясь вымазать его.
Платье распахнулось до пояса, обнажая грудь. Я взвыла от разочарования.
— А ну хватит!
Он застыл, окаменел, не то испугавшись, не то обидевшись.
— Нечестно! — зашипела я. — У меня руки грязные, не могу к тебе притронуться!
— Это всего лишь глина, — фыркнул он. — Я ее люблю и ни капли не боюсь.
Но все же длинным движением пальцев провел по моим кистям, и глина ссыпалась с моей кожи, как иссохшая чешуя. Я тут же вцепилась в ворот его рубахи.
Теперь-то он позволил мне все: и исследовать, и ласкать, и наслаждаться каждым мигом близости. Я никогда не думала, что умею быть столь распущенной и жадной до удовольствия. А он, хоть и пытался быть осторожным и неторопливым, но все же забылся, сорвался. Мы оба получили то, что хотели.
Глава 26. Сомнения
Голова болела нещадно. В последние дни головные боли преследовали меня все чаще. Мы даже не поехали из-за этого на свадьбу к Симеону и Матильде Озеровым, впрочем, я туда и не хотела. Я там не знала никого.
Но так дурно мне не было еще никогда. С трудом поднявшись с постели, я оделась и спустилась в гостиную.
— Где Казимир? — хрипло спросила матушку.
Кокетливо блеснув стеклами очков, она сообщила:
— Мир уехал на фабрику. Тебе не кажется, что его болезнь отступает, причем стремительно?
— Не знаю, я не лекарь, — буркнула я. — Потрогай мой лоб. Я думаю, у меня жар. Голова болит ужасно.
Матушка тут же подскочила и силой усадила меня в кресло. Подложила под спину подушку, прикоснулась губами ко лбу.
— Нет, ты прохладная. Может быть, послать за лекарем?
— Не нужно. Пусть Устя заварит травок каких-нибудь, она, думаю, знает.
— Я скажу. Покушай что-нибудь, милая!
— Я не голодна.
Мысль о еде вызывала лишь омерзение. Аппетита не было совершенно.
— Мне не нравится твой вид.
— Мне тоже. — Я попыталась улыбнуться, но как-то не вышло. И тогда я просто прикрыла глаза.
— Ты не в положении? — тихий вопрос матушки заставил меня дернуться и болезненно зашипеть.
— Кажется, нет.
— Жаль.
Приоткрыв один глаз, я с подозрением взглянула на мать: не шутит ли? Нет, она искренне огорчена. Внуков ей захотелось? Очень неожиданно.
— Я принесла вам чай с мятой, госпожа, — появилась в столовой Устя. — И горячих булочек, как вы любите.
— Какая я тебе госпожа, — пробормотала я. — Еще и на вы? При гостях хоть горшком называй, а по-домашнему не смущай.
— Так вы же теперь хозяйка.
— У меня от этого рога и копыта выросли? Нет? Ну и все.
Запах