— А, Стерлинг. Мы с мистером Фуллертоном решили обсудить некоторые детали нашего соглашения. — Он бросил презрительный взгляд на Ван Дорена. — К сожалению, наткнулись на неприятную сцену.
— Да, очень неловко, — я сделал вид, что только сейчас заметил Ван Дорена и Элеонору. — О… Ричард? Я не знал, что ты здесь.
Лицо Ван Дорена исказилось от ярости и унижения. Он понимал, что попал в собственную ловушку, но не мог ничего сказать, не выдав всего плана.
— Стерлинг, — процедил он сквозь зубы.
Элеонора, проявив актерский талант, изобразила смущение:
— Это я во всем виновата, господа. Кузен Чарльз был так любезен…
— Ричард, — автоматически поправил Ван Дорен, тут же поняв свою ошибку.
— Конечно, Ричард, — она театрально приложила руку ко лбу. — Простите, я так смущена.
Харрисон, явно желая закончить этот неприятный эпизод, повернулся к Фуллертону:
— Джеймс, может быть, продолжим наш разговор в более спокойной обстановке?
— Конечно, Роберт, — кивнул тот, затем повернулся ко мне. — Стерлинг, не забудьте о нашей встрече в четверг. У меня накопилось множество вопросов по вашему анализу потребительского сектора.
— Буду рад помочь, сэр, — я почтительно кивнул.
Когда Харрисон и Фуллертон удалились, Ван Дорен повернулся ко мне, в его глазах горела чистая ненависть:
— Ты. Это ты все подстроил.
— Подстроил? — я изобразил недоумение. — Я просто пришел поздравить мистера Харрисона с успешным днем. Откуда мне было знать, что ты развлекаешься здесь со своей кузиной?
Элеонора, теперь уже просто Джин из Бруклина, одарила Ван Дорена ледяным взглядом:
— Кажется, наша сделка отменяется, мистер Ван Дорен. А мне пора.
Она гордо прошествовала мимо нас, оставив Ван Дорена в состоянии бессильной ярости.
— Это еще не конец, Стерлинг, — прошипел он.
— Нет, — согласился я. — Это только начало. — Я сделал шаг ближе и добавил тихо: — В следующий раз, когда захочешь устроить ловушку, убедись, что твоя приманка знает твое настоящее имя. И что тебе не придется самому стать приманкой.
Оставив его переваривать случившееся, я вернулся к нашему столику, где Бейкер с Прайсом оживленно обсуждали какую-то скандальную историю с биржи.
— А, вот и ты! — воскликнул Бейкер. — Где ты пропадал? И куда делась эта красотка?
— Боюсь, у нас с мисс Вейнрайт оказалось не так много общего, — я пожал плечами. — А вот Ван Дорен, кажется, нашел с ней общий язык.
— Серьезно? — Прайс выглядел удивленным. — Не похоже на него. Он всегда такой чопорный.
— Внешность бывает обманчива, — философски заметил я, поднимая бокал. — За неожиданные открытия!
Мы выпили, и вечер продолжился без Ван Дорена, который, очевидно, решил не возвращаться к столу. Я мысленно просчитал вероятность того, что он оставит попытки навредить мне.
Не более пятнадцати процентов. Но теперь у меня было преимущество. Я знал, кто мой враг, а он только начинал понимать, с кем имеет дело.
После триумфа над Ван Дореном мое настроение заметно улучшилось. Оставшаяся часть вечера пронеслась в водовороте джазовых мелодий, клубах дорогого сигарного дыма и стаканах отличного контрабандного бурбона.
Бейкер, изрядно повеселев от выпитого, бесконечно рассказывал истории об экзотических инвестициях.
— И тут этот нефтяник из Оклахомы говорит: «Молодой человек, если это месторождение даст хоть каплю нефти, я лично съем свою шляпу!» — Бейкер театрально взмахнул рукой. — А через месяц я отправил ему соус для приправы.
Мы с Прайсом рассмеялись. Оркестр перешел к медленной композиции «Stardust», которая в моем времени станет классикой, а здесь была свежей новинкой.
Около полуночи я решил откланяться. Тело Уильяма Стерлинга, непривычное к большим дозам алкоголя, начинало протестовать.
— Джентльмены, оставляю вас покорять сердца прекрасных дам, — я поднялся, доставая из кармана кошелек.
— Брось, Стерлинг, — отмахнулся Прайс. — Сегодня я угощаю. Это меньшее, что я могу сделать для человека, заставившего Ван Дорена исчезнуть с вечеринки.
Я поблагодарил коллегу и, попрощавшись, направился к выходу. Швейцар почтительно распахнул передо мной дверь, а за ней открылся ночной Манхэттен во всей величественной красоте.
Несмотря на поздний час, улицы полны жизни. Молодые пары, смеясь, спешили в ночные клубы.
Музыканты с саксофонами и трубами неторопливо переходили от одного заведения к другому. Полицейский на углу снисходительно наблюдал за всем этим, время от времени меланхолично постукивая дубинкой по ладони.
Я уже собирался поднять руку, чтобы подозвать такси, когда заметил знакомую фигуру. Всего в двадцати футах от меня, у входа в соседний ресторан, стоял Оуни Мэдден в окружении двух крепких мужчин, явно не маклеров с Уолл-стрит.
Наши взгляды на мгновение встретились. Мэдден едва заметно кивнул, а затем сел в ожидавший его «Cadillac V-8 Town Sedan». Дорогая машина, особенно по меркам 1928 года, когда большинство автомобилистов все еще ездили на Model T.
Это молчаливый сигнал. Он меня заметил и запомнил. Учитывая мою запланированную встречу с ним, я воспринял это как добрый знак.
Связи в теневом мире будут не менее важны, чем в официальных финансовых кругах. Особенно когда начнется Депрессия.
Поймав такси, видавший виды Packard с откидным верхом, я назвал адрес на 42-й Восточной. Водитель, седобородый старик в потрепанной кепке, кивнул и вырулил на проспект.
— Хорошая ночь, мистер? — спросил он с легким ирландским акцентом.
— Не жалуюсь, — ответил я, расслабляясь на сиденье с потертой кожаной обивкой. — Город никогда не спит, верно?
— В этом-то и проблема, — философски заметил водитель. — Город не спит, а вот его жители еще и встают с петухами.
Мы проехали мимо Центрального вокзала, величественного даже ночью. Строгие линии бежевого камня, скульптуры и огромные окна. Статуя Меркурия на вершине здания, в моем времени превратившаяся в символ Нью-Йорка, сейчас еще относительная новинка. Вокзал построили всего пятнадцать лет назад.
Такси медленно продвигалось по ночному городу. В отличие от круглосуточного транспортного безумия 2024-го, улицы 1928 года к этому времени значительно пустели. Редкие автомобили, несколько поздних пешеходов, пара полицейских на лошадях.
Расплатившись с водителем, пятьдесят центов и двадцать на чай, я вошел в дом. В вестибюле по-прежнему горела лампа, а из комнаты консьержа доносился приглушенный звук радио. Какой-то ночной джазовый эфир из Чикаго.
Поднимаясь по лестнице, я встретил одного из соседей, пожилого профессора из Колумбийского университета, судя по истрепанному твидовому пиджаку с заплатками на локтях.
— Добрый вечер, молодой человек, — вежливо кивнул он,