Апреля 30, в пятницу утром, во сне, в 7-м часу, из довольно сильных. Прилив крови к голове. Грусть и ипохондрия. Последняя фаза луны. Перед тем сильно рас94 строил нервы длинной работой и многим другим.
Мая 7-ого, в 9 часов утра, довольно сильный, но слабее предыдущего. Очень долго не приходил в сознание. Мало выдавленных пятен. Не столько поражена голова, сколько спина и ноги. За два дня было дело.
Мая 14-го. Утром во сне, в 7-м часу. Довольно сильный.
Мало выдавилось крови, болят больше, ноги отчасти и поясница. Болит и голова.
За 1 1/2 дня было дело. Сильная раздражительность.
Июня 6-го, из средних, утром, во сне, болела пояс ница
Июнь 13-го. Утром, в 9-м часу, во сне, из средних, болит голова. Накануне геморрой.
NB. Небывалое учащение припадков.
Августа 10-го, утром, в Знаменской гостинице, после дороги по приезде из Эмса, из средних.
Августа 19, утром, из средних, сильно разбил члены.
Октября 10-го, утром, в 10 часу, во сне, довольно сильный. Раздражительность.
День ясный и морозный. 1-й день холодный.
15 ноября, в 10 час.
Утром, во сне. День ясный и мороз. Очень усталое состояние. Очень туго соображение.
Из довольно сильных.
1 февраля, во сне, в 10-м часу утра. День ясный, и начался мороз. Очень усталое состояние. Фантастичность, неясность, неправильные впечатления, разбиты ноги и руки. Из довольно сильных.
В ту же ночь было дело.
19 февраля припадок довольно значительный.
26 февраля припадок довольно значительный.
17 марта припадок из значительных. Сильная перемена погоды. Начало ущерба луны»[60].
«Припадки за 79–80 гг.
10 октября/78 г.
28 апреля /79 г.
13 сентября/79 г.
9 февраля /80 г.
14 марта /80 г.
7 сентября /79 г. Из довольно сильных, утром, без четверти 9 часов. Порванность мыслей, переселение в другие годы, мечтательность, задумчивость, виновность, вывихнул в спине косточку или повредил мускул.
6-го ноября 80 г. Утром в 7 часов, в первом сне, из средних, но болезненное состояние очень трудно переносилось и продолжалось почти неделю.
Чем дальше – тем слабее становится организм к перенесению припадков, и тем сильнее их действие.
NB. С 6-го сентября очень скоро началась оттепель, продолжавшаяся очень долго, почти две недели, после слишком ранней зимы. Предпоследний же припадок 8-ого сентября соответствовал тоже крутой перемене погоды, после долгого и мягкого лета, на холод и дождь»[61].
Давно известно, что эпилепсия – это «малая смерть»[62]. Припадок ожидаем, но его действие внезапно. В сущности, каждый припадок – это мгновенный и сокрушающий удар, «нервно-конвульсивный ураган»[63]. Ожидание наступления припадка стало привычным делом, частота и обилие выпадений из жизни (потерь сознания») навсегда устранила неожиданность и остроту первого припадка. Ожидание стало чем-то, что предвосхищает время, раз наступление болезни неизбежно… В первые часы после припадка (об этом свидетельствуют записи): ужасный, всепоглощающий страх, беспамятство, болезненная скованность тела, вплоть до кататонических явлений, заторможенность, нарушения зрения и ориентации в пространстве, спутанность в ощущениях, окрашивание красноватым оттенком предметов и, самое главное, полная амнезия, иногда кратковременная, но и ее бывает вполне достаточно, чтобы страдающий мог вновь и вновь переживать шок повторного рождения. Жалобы Достоевского на ослабление памяти. Страх себя не вспомнить, остаться другим (двойником), это и есть очаг самого жуткого страха. В отличие от Гоголя, чей страх всегда располагался во внешнем, был страхом, которого ждут и даже желают его прихода (а смех выступал в виде защитной реакции, опережающей действие страха). Гоголь пугает и боится, сам пугается до смерти, когда не смеется. Страх же Достоевского – это страх глубоко укорененный, страх перед повторным рождением, страх утраты себя; угрожающие сигналы идут отовсюду, стягиваясь в незримую воронку, сначала медленно и едва заметно, затем все с большим ускорением, и так продолжается до мгновения начала эпилептической атаки.
«Но только что он заметил в себе это болезненное и до сих пор совершенно бессознательное движение, так давно уже овладевшее им, как вдруг мелькнуло пред ним и другое воспоминание, чрезвычайно заинтересовавшее его: ему вспомнилось, что в ту минуту, когда он заметил, что все ищет чего-то кругом себя, он стоял на тротуаре у окна одной лавки и с большим любопытством разглядывал товар, выставленный в окне. Ему захотелось теперь непременно проверить: действительно ли он стоял сейчас, может быть всего пять минут назад, пред окном этой лавки, не померещилось ли ему, не смешал ли он чего? Существует ли в самом деле эта лавка и этот товар? Ведь он и в самом деле чувствует себя сегодня в особенно болезненном настроении, почти в том же, какое бывало с ним прежде при начале припадков его прежней болезни. Он знал, что в такое предприпадочное время он бывает необыкновенно рассеян и часто даже смешивает предметы и лица, если глядит на них без особого, напряженного внимания. Но была и особенная причина, почему ему уж так очень захотелось проверить, стоял ли он тогда перед лавкой: в числе вещей, разложенных напоказ в окне лавки, была одна вещь, на которую он смотрел и которую даже оценил в шестьдесят копеек серебром, он помнил это, несмотря на всю свою рассеянность и тревогу. Следовательно, если эта лавка существует и вещь эта действительно выставлена в числе товаров, то, стало быть, собственно для этой вещи и останавливался. Значит, эта вещь заключала в себе такой сильный для него интерес, что привлекла его внимание даже в то самое время, когда он был в таком тяжелом смущении, только что выйдя из воксала железной дороги. Он шел, почти в тоске смотря направо, и сердце его билось от беспокойного нетерпения. Но вот эта лавка, он нашел ее наконец! Он уже был в пятистах шагах от нее, когда вздумал воротиться. Вот этот предмет в шестьдесят копеек; «…конечно, в шестьдесят копеек, не стоит больше!» – подтвердил он теперь и засмеялся. Но он засмеялся истерически; ему стало очень тяжело. Он ясно вспомнил теперь, что именно тут, стоя перед этим окном, он вдруг обернулся, точно давеча, когда поймал на себе глаза Рогожина. Уверившись, что он не ошибся (в чем, впрочем, он и до поверки был совершенно уверен), он бросил лавку и поскорее пошел от нее. Все это надо скорее обдумать, непременно; теперь ясно было, что ему не померещилось и в воксале, что с ним случилось непременно что-то действительное и непременно связанное со всем этим прежним беспокойством. Но какое-то внутреннее, непобедимое отвращение опять пересилило: