Но в то время как бег приносил облегчение, событие такого ужасного масштаба также показало мне, что у него есть свои ограничения. И это было то, чему мне нужно было научиться. Не хотелось бы говорить, что потеря любимого друга может привести к чему-то положительному. Этого просто не может быть. Но я действительно пришла к пониманию того, что не следует бояться настоящей печали или пытаться уклоняться от нее. И это не значит, что вы снова попадете в кроличью нору психического заболевания или никогда не выздоровеете. Вы не можете полностью оградить себя от истинного горя, но в ваших силах научиться распознавать разницу между естественной и достойной эмоцией, такой как скорбь, и иррациональной и нездоровой, такой как паника. Я сократила свой растущий график бега и позволила себе иногда грустить. Сделав это, я вспомнила, почему мне так нравилось бегать.
Бег – это не волшебные бобы, и теперь я знаю: не следует ожидать, что он приучит меня к подлинной печали жизни. Но в трудные периоды, сама того не осознавая, я наконец приобрела навык справляться с трудностями, который помогал мне каждый день с тех пор, как я оказалась на полу, задаваясь вопросом, как вообще смогу встать. Бег вывел меня из моей самодельной клетки, подтолкнул к новой работе, новому опыту, настоящей любви, чувству оптимизма и уверенности в том, что я могу быть чем-то большим, нежели просто женщиной с изнуряющей тревожностью. Он дал мне новую идентичность, ту, которая больше не видит опасность и страх в первую очередь. Не будет преувеличением сказать, что я избавила себя от страданий. Это изменило мою жизнь.
2 км
В болезни и здравии
Я бегаю по кольцу из трех местных дорог. Не могу убежать дальше: вдруг у меня случится приступ паники. Чувствую, что должна держаться поближе к безопасному месту. Обычно я бегу так медленно, что меня обгоняет собачник, и я останавливаюсь примерно каждую минуту, потому что мои легкие горят, а голени болят. Голоса в моей голове шепчут противоречивые вещи: «Продолжай, эта пробежка проходит лучше, чем вчера… Почему ты пытаешься это сделать? У тебя же плохо получается». И самое подлое из всего: «Знаешь, это ведь не заставит твоего мужа полюбить тебя». Этот последний голос прилипает и мутирует: «Ты потерпела неудачу. Тревога – твой спутник, перестань даже пытаться бороться с ней. Тебе не стыдно за то, как сложилась твоя жизнь?» Я пытаюсь избавиться от этих безжалостных мыслей, но это трудно. У меня в глазах что-то странное, а руки дрожат. Я задаю себе свой ежедневный вопрос: это тревожность или что-то похуже? Не знаю. Просто чувствую, что мое тело болит, и понимаю, насколько бесполезна. Ноги отяжелели, и я нервничаю. Выдерживаю двенадцать минут и иду домой, задаваясь вопросом, смогу ли я сделать это снова, когда мне опять будет так тяжело.
Эта книга не о великой любви, которая пошла наперекосяк. Я пишу ее спустя много лет после распада моего брака, который, как я теперь понимаю, оглядываясь назад, был огромной ошибкой, и это занятие кажется мне почти мошенничеством, ведь моя семейная жизнь длилась так недолго. Рассматривая наше расставание со стороны, я воспринимаю это как вспышку, причем не такую, о которой стоит много думать. Я не считаю, что об этом можно было бы сильно сожалеть, потому что развод заставил меня признать назревшую необходимость решения гораздо большей и худшей проблемы. Это был просто катализатор, который помог мне справиться с тревожностью, так что я в некотором смысле благодарна за это. В очень странном, непонятном смысле. Это также история любви другого рода – здесь начинает звучать музыка – любви к себе.
Поскольку большая часть этой книги будет посвящена тревожности, возможно, полезно разобраться, что именно означает это слово. Что это на самом деле значит. Потому что беспокойство, которое вы испытываете праздным воскресным вечером, не является тревожным расстройством. И в этом нет ничего плохого! Чувство тревоги, возникающее время от времени, совершенно нормально, ведь мы все беспокоимся о множестве вещей каждый день – о работе, отношениях, деньгах, о том, что Дональд Трамп является президентом Соединенных Штатов. Но тревожность как расстройство – это совсем другое явление. И хотя я рада, что об этом говорят больше и с меньшим смущением, иногда мне кажется, что значение этого термина несколько размыто. Это не соревнование. Если кто-то говорит, что у него тревожные мысли, нужно прислушаться к нему, но я также считаю, что иногда этим словом разбрасываются слишком свободно. Конечно, существует скользящая шкала, но я подозреваю, что если иногда кто-то говорит, что он испытывает тревожность, то мы предполагаем, что он просто слишком сильно беспокоится. Стремясь быть честнее и меньше стыдиться своей безумной паники, я рассказываю людям все больше и больше о моей тревожности в динамике – о прошлых ужасах и оставшихся пережитках. Возможно, я недостаточно четко обозначаю проблему, поэтому часто получаю в ответ просто кивок, жест понимания, а иногда и вовсе не вижу никакой реакции. Это неизменно поражает меня: я думаю, что если бы большинство людей немного покопались в моем мозгу, то были бы потрясены тем, насколько странным и невыносимым может быть такое состояние. Настоящее освобождение – это общение с другими людьми, которых