– Тэён…
– Этот кулон для Чонхо. – Он накрывает раскрытую ладонь Мингю своей и сжимает ее в кулак; углы кулона ощутимо врезаются в кожу. – Можешь считать меня сентиментальным дураком, но я бы хотел, чтобы он был у него. Сможешь передать от моего имени?
Внутри то назревает, то затихает огромное количество слов, которые так нужно, так необходимо сказать. Не получается. Все, что выходит, это прислушиваться к своему неровному сердцебиению и ощущать надрывное желание перестать сопротивляться и дать волю слезам.
– Знаешь, типа, – Мингю опускает взгляд, откровенно смущаясь, – я вряд ли говорил это хоть раз, но… Я тебя люблю. Ты мне как семья. И я так благодарен тебе за все, что ты для меня сделал.
– Я для тебя? – искренне удивляется Тэён. – Скорее, наоборот. Благодаря тебе я действительно поверил в то, что все будет хорошо. Никто на этой планете не заставил бы меня поверить в это, кроме тебя. И да, Мингю, – он поворачивает голову, – я тоже тебя люблю. Всегда буду.
Внутри нарастает порыв – эмоциональный, но такой нужный. Мингю – поддается. Он крепко обнимает Тэёна, роняя недокуренную сигарету на землю, и так сильно жмурит глаза, что те начинают болеть. И как же не хочется разжимать руки, как же не хочется отпускать, как же не хочется…
– Мне пора. – Тэён отстраняется. – Есть дела утром.
– Ага. – Мингю кивает с глупым видом.
Он не может. Он, блядь, не может. Это так сложно. Почему, сука, это настолько сложно?
Тэён поднимается со скамейки, но возле самой калитки Мингю окликает его. Встает на ноги сам, сжимая кулаки.
– Что бы ты ни сделал, – твердо произносит он, чувствуя жжение в районе груди – кажется, именно там касается кожи кулон.
– Что бы я ни сделал, – мягко улыбается в ответ Тэён.
И он исчезает за калиткой.
Рассвет пропал, уступив место новому дню, что расцвел, даже не спросив разрешения. Мингю садится обратно на скамью и прячет лицо в руках. Он – понимает. И от этого больнее всего.
Буквально через пару дней Чонхо возвращается с работы тенью. Сидит за барной стойкой, напряженно смотрит на свои руки, а затем выдает убийственное: «Тэён уволился». Мингю, и без того бывший на иголках, разом опрокидывает в раковину всю посуду, стоящую рядом, – просто для того, чтобы этот звук привел его в чувство. Сглатывает. Но запрещает себе брать телефон.
Рабочие будни проходят мимо, мимо проходит вообще все – кроме Чонхо, который смотрит на него так, как смотрят на хрупкое растение в саду, которое, едва показавшись из-под земли, уже готовится сдохнуть. Мингю убеждает себя в том, что понимает. Так сильно пытается, но на самом деле – не понимает ни черта.
Однажды он пишет Тэёну. И видит, что сообщения значатся непрочитанными – весь текущий день и после. Он сверлит взглядом одинокую галочку, которая должна стать двойной, несколько дней, а затем сдается и набирает Тэёна, поднося телефон к уху.
«Набираемый вами номер недействителен или находится вне зоны действия сети».
Мингю сбрасывает мгновенно. Выходит из спальни и встает посреди гостиной, опустив руки. Хочет одновременно рыдать и смеяться. Он дома один – сейчас, – но спустя час приходит Чонхо и таким же его и застает: застывшим посреди гостиной с телефоном в руках.
В один день – прямо посреди рабочего совещания – Мингю чувствует, как его сердце сжимается до размеров атома. Он терзает рубашку на груди, склоняясь над раковиной в туалете, а затем уезжает домой, никого не предупредив о своем уходе. Долго роется в небольшом комоде в прихожей, находит ключи от чужой квартиры и уже готовится вылететь наружу, как его останавливают – достаточно грубо для того, чтобы Мингю смог сморгнуть с глаз бессвязную пелену.
Чонхо, с которым наверняка связались коллеги, которые потеряли Мингю, бросает взгляд ему за спину, ставит портфель возле порога, а затем сам тащит в сторону лифта. Мингю почти ничего не соображает в этот момент.
Они берут такси и едут в другой конец города; он таращится в окно и не улавливает ни единой детали пролетающего мимо пейзажа. Истерично сжимает в одной руке ладонь Чонхо, а в другой – ключи от чужой квартиры.
Тэёна дома предсказуемо нет. Есть лишь идеальный порядок, аккуратно расставленные вещи и едва уловимый запах его же парфюма. Мингю медленно оседает на диван и прячет лицо в руках; цепочка с кулоном мягко звякает на его груди.
Он не знает, сколько сидит так: пять минут, десять, или целый час. Мингю не знает, а затем Чонхо говорит:
– Сходи в спальню.
Не говорит даже ведь. Просит скорее.
Мингю слушается. А там, в спальне, находит конверт, что лежит поверх ноутбука. Он стоит над ним так долго, как только может, – хочет хотя бы попытаться надышаться перед смертью. Бесполезно оттягивает мгновение неизбежного.
Конверт – обычный, белый, без надписей. Открытый. В нем – лист, даже не сложенный вчетверо. Просто страница, выдранная из тетради. И Мингю скоропостижно умирает внутри, когда видит на нем короткое, но такое значимое: «До встречи». И больше ничего. Просто «До встречи».
А Мингю – Мингю уже слышал однажды нечто подобное. И он как никто знает, что именно это означает.
До встречи.
Он сжимает в кулаке листок и оседает на пол. Обхватывает себя руками и едва не кричит, потому что чувств внутри – чертово море. И от моря этого – больно. Мингю рыдает и мнет в руках чужое письмо, которое и не письмо вовсе – прощание, и подскакивает на ноги. Сшибает с рабочего стола все, что видит. Топчет. И снова воет.
Так глупо. Он ведь знал. С самого начала знал – еще до того, как отдал письмо Мина. Мингю знал. И думал, что сможет смириться, жить с этим. Но на деле все почему-то оказывается совершенно другим. Мингю крушит спальню, желая стереть ее с лица земли, но чужие руки останавливают его прежде, чем он успевает добраться до рамок с фотографиями, стоявших на комоде.
Одно фото – Тэёну не больше двенадцати, и он обнимает мать, которая держит сертификат, гласящий о том, что он успешно закончил младшую школу. Другое фото – Тэёну шестнадцать, и он в шутку мутузит Мингю, который тогда был раза в два меньше него. Третье – Тэёну двадцать, он сидит в аудитории своего университета и показывает средний палец Мингю, который это фото и делал. Четвертое – они с Тэёном сидят в парке с банками пива в руках, попросив прохожего