– Лучше бы пожелал любви до гроба. – Девушка ставит на стол пустой бокал, который выпила залпом, и обращает на себя пять удивленных взглядов. – А то тебе лишь бы напиться.
– Кто бы говорил, – хихикает Тэён, когда Юбин икает.
– Когда-нибудь, – доверительно шепчет Соён на ухо Мингю спустя два стакана пива, – я заставлю вас рассказать, зачем вам были нужны те документы.
– Просто Чонхо работает шпионом на правительство, – с жаром заверяет ее Мингю, – ему нужно было скрыться.
– Да ладно! – Ему в ответ притворно удивляются. – А я тут голову ломала.
Сначала Мингю честно думал, что алкоголя слишком много, но они выпивают абсолютно все и расходятся только около двух часов ночи. Тэён падает спать в гостевой комнате, которую Мингю закончил обустраивать буквально за час до прихода гостей. Он благодарит мироздание, что завтра суббота и никому не придется идти на работу с жуткого похмелья.
Он просыпается около девяти и совсем не удивляется Тэёну, который стоит перед кофемашиной, раскачиваясь из стороны в сторону. Мингю, вышедший из ванной прямо с зубной щеткой во рту, какое-то время наблюдает за тем, как Чонхо нервно пытается объяснить Тэёну, на какие кнопки нажимать, на что получает бездумные кивки, и уходит обратно чистить зубы.
В зеркале мало что изменилось за этот год: все те же песочного цвета волосы, все те же круги под глазами и бледное лицо. Взгляд только поменялся, наверное. Стал более осмысленным и живым.
Когда-то Мингю хотел выпустить в небо бумажный фонарик, на котором будет вкратце описана вся его жизнь. Когда-то Мингю хотел отпустить и попробовать построить хоть что-то заново, но теперь ему не нужно даже пытаться сделать это в одиночку. Когда-то Мингю нуждался в новом старте, на котором прошлое будет определять его, но не будет им самим. Сейчас же он понимает, что с прошлым не расстанется никогда, но в этом нет ничего плохого. Не нужно перечеркивать того, кем ты был, не нужно отрекаться от того, что привело тебя туда, где ты есть теперь. Путь без начала – уже не путь.
Тэён уходит через полчаса, выпив две кружки кофе и стащив у Мингю одну из толстовок, которую надевает прямо поверх вчерашней рубашки. Мингю смотрит ему вслед и в который раз за последний год чувствует угрызения совести. Чувствует вину за то, что счастлив, в то время как Тэён – так ни разу и не решился нормально поговорить с ним обо всем, что произошло. Мингю – честно – понимает. Понимает это желание выстроить стены, как никто другой, но просто не в силах свыкнуться с чувством, что самый близкий ему человек не может вытащить из построенной перед собой стены хотя бы один кирпич, чтобы через образовавшуюся брешь заглянуть ему, Мингю, в глаза и сказать без лишней мишуры: «Мне все еще больно».
Мингю не в силах, но приходится, потому что ему слишком страшно ковырять чужие шрамы.
Которые, возможно, даже не шрамы. Все еще – свежие раны.
Однажды он решился спросить у Чонхо, не говорил ли Тэён чего-нибудь о Мине с того дня, но Чонхо лишь покачал головой и виновато отвел взгляд – не то потому, что сказать ему действительно нечего, не то потому, что сказать не может. Мингю не обиделся. И не будет обижаться никогда – так же, как и лезть в чужую душу без спроса. Он научился ждать.
В воскресенье утром Мингю просыпается от звонка; мелкий орет в трубку и так много извиняется, что он даже не сразу улавливает суть разговора. А когда улавливает, то не может не подобраться с перепугу, сразу же начав пинать под одеялом Чонхо и чуть не столкнув того с кровати.
Не то чтобы Мингю еще не видел маленькую Дасом – уже успел пару раз, когда приезжал к мелкому в гости. Но одно дело смотреть на ребенка, который лежит в кроватке, одно дело смотреть на ребенка, которым заняты его родители. И совсем другое – сидеть с годовалым карапузом полдня самому. Мингю, если честно, в панике.
– Пиздец! – орет он, наворачивая круги по гостиной, что совмещена с кухней. – Убирай все бутылки, все острое, пепельницу вообще в окно выбрось!
– Успокойся, – просит его Чонхо, но бутылки все равно прячет в шкаф. – Это же всего на несколько часов. К тому же мы будем не одни. Лучше бы тебя попросили самому приехать. Не понимаю, зачем ребенка тащить в такую даль.
– Ты у меня спрашиваешь?! – психует Мингю.
От новой тирады его отвлекает дверной звонок. Чонхо мгновенно уходит в спальню, закрывая за собой дверь, чтобы его никто не увидел. Мингю придает своему лицу максимально спокойное выражение и идет в коридор; получает тычок в плечо, едва начав открывать входную дверь.
– Давно не виделись, – нараспев произносит мелкий Чонхо и бесцеремонно протискивается мимо него в квартиру.
– Здравствуй! – восклицает Дахён позади него. – Прости бога ради, что мы свалились тебе на голову посреди воскресенья!
– Все в порядке. – Мингю вежливо сторонится. – Не переживайте, у меня все равно не было никаких планов.
Мать Чонхо заводит внутрь квартиры крошечную девчушку в смешном розовом платье – ребенок все еще неуверенно стоит на ногах, то и дело покачиваясь и хватаясь за ногу женщины.
– Ни за что бы не потревожила тебя, не возьми моя няня сегодня выходной, – причитает она и следом заносит в квартиру огромную сумку. – Наш папа в командировке до среды, а я просто не могла доверить Дасом только Чонхо – он сядет за свой компуктер на весь день и даже подгузник ей менять не будет.
– Ну мам, – обижается Чонхо, – я не настолько безответственный.
– Да, да, – отмахивается от него женщина, – но мне все равно спокойнее, если ты будешь со взрослыми.
Мингю думает, что взрослый из него так себе. Тем более – взрослый, который умеет обращаться с маленькими детьми. Но он всеми силами держит лицо, улыбаясь так ярко, как вообще может. Мелкий – саркастично смеется, за что Мингю наступает ему босой пяткой на ногу.
– А твой… – спохватывается женщина, окидывая взглядом длинный коридор и заглядывая вдаль, в сторону гостиной, – твой друг не дома?
Они с Чонхо переглядываются.
– Нет, он… – Мингю смущается, – в магазин отошел, простите. Не выйдет вас познакомить.
– Жаль, очень жаль. Ну, давай, милая, – воодушевляют маленькую Дасом, крепко вцепившуюся в