– Просто тогда я не понимал, зачем мне все это. А теперь понимаю.
Мингю сканируют острым взглядом долгие полминуты; он буквально чувствует, как его внимательно рассматривают, пытаясь отыскать в чертах его лица любой намек на то, что послужило таким изменениям. Юбин делает несколько глотков кофе и кивает – сама себе.
– Кто бы ни был этот человек, передавай ему привет.
Мингю тихо улыбается, опуская взгляд на банку кофе, зажатую в руках между коленей. Внутри клубится грусть, но от нее почему-то не больно. От нее ярко – так же, как глазам на этой крыше, что теперь утопает в цветах.
– Обязательно.
И пусть лишь в мыслях.
Они сидят на скамейке под магнолией еще минут десять – не больше. А когда у Юбин заканчивается перерыв, они прощаются, обменявшись номерами телефонов. «Просто чтобы было, – говорит девушка, – а то вдруг опять решишь увидеться со мной и будешь снова три часа в приемной сидеть». Она уходит, а он еще сидит какое время на скамейке и смотрит на небо сквозь ветки магнолии.
И на один краткий миг ему кажется, что к голубому примешивается сиреневый. На один краткий миг он снова видит то безымянное созвездие из пяти ярких осколков.
Он всегда будет рядом.
Где-то в середине апреля, когда Мингю возвращается утром после ночной смены в кофейне, он застает Тэёна за попыткой оттащить зеркало в кладовку. Выходило у него не очень – застопорился где-то в коридоре, когда ему со всей дури отдавило ногу. Мингю медленно снимает кеды, наблюдая за тем, как Тэён, закинув галстук за спину, натирает правую ступню, и просто не знает, что и думать.
– Если перед началом трудового дня ты вдруг понял, что тебе жизненно необходимо отнести зеркало в кладовку, то просто дождался бы меня. – Мингю вздыхает.
– Я хотел сам. – Тэён угрюмо смотрит на него.
– Типа пока я не заметил? Поверь мне, я бы заметил. Если оно настолько тебя раздражало, то сказал бы сразу, а не терпел полгода. – Он подходит ближе и берет зеркало с другой стороны.
Тэён подозрительно молчит, но Мингю и так знает, что тот хочет сказать, но не говорит все равно из-за бараньего упрямства, которого, кажется, понабрался у Мингю за время совместного проживания.
Когда они вместе прислоняют зеркало к стене в кладовой, он не сразу накидывает на него ткань – ту самую, которую Тэён содрал в далеком августе прошлого года, решив, что это будет крайне уморительно – заставить Мингю пялиться на себя.
Он мнет жесткую ткань в руках, разглядывая трещины на поверхности зеркала – они уже давно дошли до самой рамы. И теперь на Мингю смотрит сотня его лиц. Он проводит пальцем по одной из трещин – от центра и до самого края. Смотрит на ладонь. И ничего.
Отделаться от мысли, стоит ли прямо сейчас по ту сторону хоть кто-нибудь, сложно. Поэтому Мингю смотрит на сотни себя в разбитом зеркале и представляет, как кто-то так же, как и он сейчас, смотрит на многоликого себя и водит пальцами по трещинам, надеясь, что после прикосновений те вдруг срастутся.
И неожиданно понимает, почему Тэён захотел унести зеркало и унести именно сейчас.
Резко оторвать от своей души целый огромный кусок невозможно, если не хочешь оставить себя калекой. Отпускать надо так, как выпускают в небо бумажный фонарик с маленькой свечкой внутри, которая горит трогательным огоньком, что может потухнуть от любого неосторожного движения.
Небо над его головой уже заждалось. Пора отдать ему бумажный фонарик.
Но почему-то Мингю уверен, что даже если выпустит его – нежно и осторожно, – он все равно будет продолжать смотреть ему вслед даже когда он исчезнет, подхваченный ветром. Он просто не сможет перестать смотреть.
Глазами – в небе, ногами – на земле.
– Мне одно непонятно, – говорит Тэён, когда Мингю заваривает себе смертельно крепкий кофе, потому что через час ему выдвигаться на первую пару. – Почему за все это время… за все это время ты ни разу не попытался узнать, есть ли другой способ вернуться туда.
Мингю громко ставит кружку на стол, расплескав половину по пути. Чувствует, как обжигает пальцы, но все равно не двигается, немигающим взглядом смотря в крошечное окно на кухне.
– А ты? – Он оборачивается, пытаясь поймать взгляд Тэёна, но тот сам смотрит в стену.
– А я… пытался, – тихо отвечает тот, теребя галстук.
У Мингю так сильно екает сердце, что он едва не давится воздухом. Судорожно ищет тряпку, чтобы протереть стол – надо срочно занять чем-то руки, чтобы Тэён не заметил то, как их начало трясти.
– Но я ничего не нашел. – Тэён все-таки смотрит на него и криво усмехается. Его усмешка выглядит неправильной и горькой до жути.
– Ничего не нашел, – повторяет за ним Мингю.
– Ничего. Если не зеркало, которое сейчас в кладовке, то… Ничего.
– Ясно. – Он жмурится, а потом бросает тряпку в раковину. – Я и так это знал.
– И поэтому не искал?
– Нет, – отвечает Мингю, и выходит немного резко, чего он не хотел, – потому что я пообещал, что буду жить. А в том мире для меня это невозможно.
– Я не понимаю, как ты это делаешь. – Голос Тэёна звучит устало, но в то же время Мингю слышит хорошо скрываемые нотки восхищения, чему просто не может поверить.
– Что? – Он резко поднимает голову.
Тэён молчит – не может найти верных слов. А когда находит, оно получается всего одно:
– Живешь.
Мингю улыбается. Смотрит на Тэёна и не может сдержать улыбки.
– Все, что я делал, оно было либо ради него, либо для него. Он хотел, чтобы я жил, даже если это означало, что мы никогда больше не увидимся, поэтому… – Он берет на руки Кэнди, которая запрыгивает на кухонный стол и наступает в лужу кофе, которую Мингю так и не вытер до конца. Думает какое-то время, а потом продолжает: – А сейчас мы оба хотим одного и того же. Я тоже хочу жить. И чтобы он жил тоже. Знаешь, если существуют другие миры, может, есть и другие жизни. Кто знает, вдруг мы увидимся в следующей. Если думать так, то становится проще.
Он видит по лицу Тэёна, что ответ его устраивает не до конца, но Тэён больше не задает вопросов. Коротко кивает и идет в прихожую. Мингю наблюдает за тем, как тот надевает ботинки, и выпускает Кэнди из рук, которая сразу же бежит к Тэёну, чтобы напоследок потереться о