Я устраиваюсь поудобнее, приготовившись смотреть и слушать, хотя и не понимаю, почему бы просто не прочитать книгу. Но тут свет медленно гаснет, и на экране появляются картины… Лес, затем девушка, куда-то идущая, я сосредотачиваюсь, начиная обдумывать и привычно анализировать увиденное. Анализируется плохо, потому что в какой-то момент история на экране захватывает меня. Я начинаю переживать за героев действа, сижу, затаив дыхание, чтобы увидеть, как двое молодых хомо сначала не понимают друг друга, но постепенно идут к единению… Я понимаю, что в конце будет Выбор или ещё что-то в этом роде, глядя на то, как юноша выбивается из сил, стараясь очаровать девушку, и как она снисходит к нему. У нас… У сангвиз она бы уже превратилась в дрожащую тень. Старшие вряд ли бы простили такое отношение к самцу.
Я вижу, как у девушки просыпается интерес, медленно переходящий во что-то большее… И вот уже она мучается, не находит себе места, не может объяснить своих эмоций, прямо, как… я? Я смотрю на девушку на экране и вижу в ней себя. Она такая же, так же мучается, что-то ищет и совсем не понимает, чего хочет. И юноша – тоже растерянный и не сразу понимающий свою подругу, но для него она – единственная, это видно даже мне… Немного даже завидно от этого круговорота чувств двоих. Я плачу, особенно на финальных сценах, потому что от красоты их чувств, от переживаний и сочувствия просто невозможно не плакать!
Я не знаю, как это возможно, но начинаю лучше понимать, что происходит в моей собственной жизни, наблюдая этой киношной парой, постепенно становящейся счастливой. И вот в финале, когда они кружатся в совершенно волшебном танце, я понимаю: ради такого можно простить что угодно. Можно со многим смириться, стать другой, можно переступить через свои страхи, потому что это прекрасно – то, что я вижу на экране. То, от чего плачу, уже никого не стесняясь…
Глава двадцать восьмая
Я теряю счёт дням, в течение которых меня учат всему тому, о чём я и не ведала. Я начинаю чаще задумываться, переоценивая свою жизнь. Дело не только в том, что я не знала очень многого… Никого не волновала, оказывается, другая сторона жизни. Мне кажется сейчас, что всех сангвиз я интересовала прежде всего как нечто забавное, и все мои попытки стать самодостаточной были обречены на провал. Но это время прошло…
Каждый день мне показывают фильмы, картины, рассказывают о красоте этого мира, который уже стал моим, и я постепенно меняюсь. Сейчас-то я бы уже не отреагировала так на цветы, принесённые Алексом, да и на его предложение тоже. Я поняла самое главное – нужно разговаривать. Не делать мгновенные выводы при недостатке информации, а разговаривать.
Нужно было поговорить с Алексом, а не бить его, возможно, он имел в виду совсем не то, что поняла я… И от осознания этого факта мне очень стыдно. Как-то совсем стыдно, так, что хочется спрятаться и поплакать от своей глупости, но мама не даёт мне этого сделать. Папа целыми днями где-то пропадает, а мама, Марика, Вивия и другие женщины не дают мне почти ни минуты оставаться одной, вовремя останавливая мои попытки заплакать или начать себя во всём обвинять. Почему-то маме не нравится, когда я считаю себя виноватой.
Сегодня за завтраком я уже ожидаю повторения того же, что было вчера, жалея только о том, что почитать интересную книгу смогу только вечером. Но к нам почему-то никто не приходит, как будто старшие позволяют мне подумать и отдохнуть. Рядом со мной сидит Алье, явно изнывая от желания что-то рассказать, но изо всех сил сдерживается. Значит, её попросили хранить секрет, что доченьке сделать физически сложно.
– Ну, что случилось? – тихо спрашиваю я, но Алье мотает головой.
– Скоро увидишь, мамочка, – сообщает она, сдерживаясь изо всех сил, отчего у меня появляется некоторая тревога.
Не люблю чего-то не знать, ну и сюрпризы мне не очень по душе, потому что хорошие сюрпризы в моей жизни можно по пальцам одной руки пересчитать, зато плохих было видимо-невидимо. Именно от этого и тревожно мне, хотя я знаю, что мама не сделает мне ничего плохого, это просто невозможно у местных хомо. Они очень отличаются от тех, кто живёт в Большом Мире, очень… Ну, по-моему.
Завтрак заканчивается, а во мне зреет какое-то волнение, мне непонятное. Вспоминается вчерашний фильм, в котором девушке сделали сюрприз. Она ему обрадовалась, а вот я, скорее, испугалась бы подобного. Всё-таки, неожиданности хороши в меру… Впрочем, от характера зависит.
Алье, кажется, тоже нервничает, она как-то жалобно поглядывает на меня, отчего я начинаю беспокоиться, но через мгновение вспоминаю, что это значит. Потянувшись, достаю из хлебницы кусочек хлеба, чтобы выдать его ребёнку. Это её всегда успокаивает, а причины надо искать в её памяти, но пока она маленькая, в память никакой артефакт залезть не поможет. Больно это очень, а мучить Алье я не позволю никому и никогда. Хватит, и так мучили доченьку…
– Позавтракали уже? – в гостиную входит нарядно одетая мама, вызывая моё удивление. – Очень хорошо, Елика, переоденься, у нас гости, – она выделяет интонациями слово «гости», отчего мне становится не по себе.
– Да, мама, – тем не менее соглашаюсь я, отправляясь в спальню, ну и Алье со мной, конечно.
Надо же и доченьку красиво одеть, тем более что нам надарили кучу платьев. Ещё одна человеческая традиция – дарить одежду. И мне тоже надарили, так что будет в чём покрасоваться, хотя после стольких лет ношения формы я себе не представляю, зачем это нужно. Я внешне и так очень неплоха, а мама говорит, что красивая, зачем ещё украшаться? А самцам всё равно, во что я одета, их совсем другое интересует. Но тем не менее, раз мама сказала, будем «красивыми».
С Алье легче всего, она полностью доверяет взрослым, поэтому на неё я надеваю голубое платье с жёлтыми цветочками, что заставляет её сразу же улыбаться, а вот мне… Что надеть мне? Я же не знаю, что правильно… С одной стороны, я привыкла к тёмно-синему и чёрному, но чёрное исключено, а тёмно-синее… Задумавшись, я вспоминаю, что говорила Марика. Сейчас утро, это значит, что тёмные цвета нельзя, а нужно что-то весёленькое. Подумав о том, что раз я всё равно считаю себя иногда маленькой, то и не буду строить большую – надену такое же голубое платье, как и у Алье, у меня есть. Это решение мне нравится, поэтому я больше не раздумываю.
– Ура, мы одинаковые! – радуется доченька, кружась у зеркала. – Мы – как небо!
Ну, положим, небо голубое только в день послелуния, то есть после ночи двух лун, но Алье права, действительно, цвет очень похож. День после ночи двух лун считается полным удачи, отчего мне сейчас почему-то хочется немного удачи и для себя. Не знаю, что это за гости, возможно, просто новый этап обучения искусству «быть девушкой», как это Марика называет, но отчего-то в душе у меня неспокойно. Что же, посмотрим…
Выйдя обратно в гостиную, вижу, что стол преобразился так, как будто у нас праздник какой-то. На душе и так неспокойно, но я беру себя в руки. Улыбчивая мама не слушает никаких вопросов, просто усаживает меня за стол, а затем задумывается. Я не знаю уже о чём и думать.
– Елика, – произносит она, сев рядом со мной. – Это должен был быть сюрприз, но я не знаю, как ты на него отреагируешь…
– Не люблю сюрпризы, – признаюсь я, вздохнув. – Они страшные.
– Это хороший сюрприз, – улыбается мама, погладив меня по руке. – Пока мы рассказывали тебе, какой бывает девушка, наши мужчины просвещали Алекса. Поэтому у вас двоих сегодня