Я познаю новое и понимаю, что мир намного богаче, чем мне представлялось, пока я была сангвизой. Этот факт заставляет меня задумываться и переоценивать прошлое. Именно тот факт, что я была замкнута на клане, не имея стороннего общения, да и занимались со мной всего-навсего трое Старших, никого не допуская ко мне, заставляет меня посмотреть на своё детство с другой стороны. Если предположить, что был некий план – сделать из меня именно такую «смешную» зверюшку, то многое становится на свои места, начиная от постоянных колебаний между добротой одной Старшей и злостью и брезгливостью другой, и заканчивая службой в Страже.
Но в таком случае я должна была уступить вниманию к себе Алекса, войти в клан Правителя и радоваться, что заняла престижное место в обществе сангвиз. Но я этого не сделала… Почему? Мог ли целитель внести свой диссонанс в «большой план»? Да, я думаю, что все моё детство, то, что из меня делали, предназначалось только для того, чтобы заинтересовать Правителя, чего неведомые мне экспериментаторы и добились. Но что потом? И тогда к этой версии совсем не лепится ложная память о встрече с ним. Кажется, я запуталась.
Совершенно понятно мне одно – желание убить Алекса было не моим. Оно оказалось определяющим, наложившись на что-то другое, что-то, что дремало во мне до срока. И в этом очень нужно разобраться, поэтому я смотрю на то, как играет Алье с сестрёнкой, а сама упорно думаю.
Допустим, во мне дремала программа – убить кого-то или даже всех, кого увижу. Могла ли она быть частью подготовки? Вполне. Предположим, я подле Правителя. По какой-то причине срабатывает эта программа, я убиваю Алекса, Правителя и всех, кого вижу. Во-первых, при этом меняется власть, во-вторых… во вторых, самостоятельности самок больше никогда не будет, ведь произошедшее будет объяснено как сумасшествие. Значит, возврат к старым традициям… Нет, дикость же, не может такого быть!
Предположим, я действительно хотела защитить маму и семью от Алекса. Вот только целитель не может даже подумать о причинении вреда, при этом клятве всё равно, хомо перед ним или сангвиз. Если бы не расследование, я бы этого не знала, но подтверждение мы получили очень жёсткое, а это значит – я знала, что Алекс не опасен. Именно из этого я и делаю вывод: это было не моё желание – убить его, в смысле.
***
Получается, не все блоки снимает насыщение кровью, или же я чего-то не знаю, то есть мне либо лгали, либо… мало информации. С этими мыслями я иду на работу, в готовности уже разговаривать с людьми. Мне очень нужно извиниться за свой срыв, но и объяснить всё то, до чего я дошла самостоятельно. Вдруг у людей есть возможность помочь мне разобраться? Вряд ли колдовство – прерогатива сангвиз… А вдруг действительно?
Опять я размышляю без информации, надо отвлечься. Надо просто отвлечься и подумать о чём-то хорошем. Почему-то опять перед глазами встаёт Алекс – такой, каким я видела его в последний раз. И мне опять хочется плакать, потому что я просто не понимаю себя, своих реакций, своих желаний. Что мне делать, что?
– Привет, Елика! – радостно улыбается мне Вивия, потянувшись меня обнять, что вводит меня в ступор: она не сердится на меня?
– Привет, – тихо отвечаю я. – Ты не сердишься?
– За что? – удивляется коллега так явственно, что я и не нахожу что ответить.
– Судя по всему, наша коллега считает, что поступила как-то неправильно, – спокойно замечает Скар, обнаруживаясь почти за моей спиной. – Привет, Елика, на тебя никто не сердится, даже не надейся.
Эта речь вызывает у меня подобие ступора. Я же поступила неправильно, чуть не убила Алекса, а коллеги мало того что не заостряют на этом внимания, так ещё и, кажется, сочувствуют мне. Разве так может быть? Я совсем не знаю людей, получается, хотя, возможно, они такие только здесь и только потому, что я – дочь Дарины? Это тоже интересная версия, но не имеющая практической пользы. Надо привыкать быть такой, как она. Учиться этому.
– Таур! – зову я начальника, тоже улыбающегося мне. – Я извиниться хотела…
– Тебе не за что, – хмыкает он. – Но, если сильно хочется, давай!
По-моему, он смеётся… Надо мной ли? Не знаю, но мне хочется рассказать ему о своих выводах, поэтому я расцепляюсь с Вивией и подхожу поближе к Тауру. Он смотрит мне в глаза и вдруг становится очень серьёзным.
– Рассказывай, – спокойно предлагает мой начальник, но есть в его тоне что-то, от чего все разговоры смолкают.
– Таур, у людей есть возможность покопаться в голове? – интересуюсь я, ощущая какое-то напряжение. – Понимаешь, Алекс – целитель…
И я рассказываю ему подробно о своих выводах. О том, что целитель не способен нанести вред, о том, что я это знаю очень хорошо, как и когда это было доказано, и почему клятве без разницы то, кто пострадает. Меня слушают очень внимательно, я вижу это. Стоит мне замолкнуть, и коллеги начинают делиться мнениями, а Таур внимательно смотрит мне в глаза.
– Молодец, девочка, – наконец, говорит он мне. – Мы предполагали что-то подобное, а твой Алекс подтвердил такую возможность. Очень удивился, что остался жив, кстати.
– Алекс не мой, – качаю я головой, почему-то ощущая горечь от этих слов.
– Это вы сами разберётесь, – улыбается Таур, кивнув кому-то. – Сейчас ты пойдёшь вместе с одним хорошим человеком и поговоришь с ним. А потом вернёшься – и будем, наконец, работать!
– Хорошо, – киваю я, заметив как-то очень по-доброму улыбающуюся мне женщину. Повинуясь жесту начальника, я подхожу к ней, но сказать ничего не успеваю.
– Здравствуй, Елика, – улыбается она мне. – Меня зовут Тая, я помогу тебе.
Она приглашает меня следовать за ней, и я следую, потому что Таур же сказал, а нарушать распоряжения начальника я не буду, и так уже провинилась дальше некуда. Не знаю, почему меня за это не наказали, но, возможно, всё впереди? Или же… Могли посчитать, что я уже и сама достаточно наказана, ведь такое может быть? Скорей да, чем нет.
Тая приводит меня в небольшое полутемное помещение, сплошь заставленное мягкими пуфами. Она предлагает мне выбрать, куда усесться, что ставит меня поначалу в тупик, но потом я сажусь на диван так, чтобы за спиной была стена, а женщина почему-то вздыхает. Она смотрит мне в глаза как-то очень внимательно, хотя я и не могу полностью интерпретировать её взгляд, после чего начинает мягко расспрашивать.
Тая спрашивает меня о детстве, об обычных для меня вещах, о том, как проходило обучение, кто мной занимался… В какой момент и по какой причине я начинаю плакать, я и сама не замечаю, но я вдруг обнаруживаю, что по щекам у меня обильно текут слёзы. Но я продолжаю рассказывать, а она внимательно меня слушает.
Я рассказываю о детстве, о том, что я должна была делать и чем заканчивалось непослушание, затем о школе, о том, как страшно и больно оставаться без крови месяц или больше, был у меня такой эпизод. Формально сангвизы никогда не наказывают болью, но вот лишать крови – могут, а это больнее, чем если бьют. В школе бьют старшие ученики, это считается обычным делом, потому что сангвиз должен быть сильным. Но девочек бить не принято, хотя в отношении меня этот факт никого не останавливал.
– А могло так быть, что школьники получили команду унижать тебя? – интересуется Тая, заставив меня замереть.
– Могло быть, – киваю я, понимая, что этот факт отлично ложится в версию о том, что из меня именно что-то старались вылепить. Тогда получается, что…