Он взобрался на свою кобылу, слегка махнул рукой на прощание и уехал, ни разу не обернувшись.
–Нам бы таких, как он, побольше, – пробормотала девушка спустя мгновение. – Энергичных и решительных людей.
–Ты думаешь, смогла бы их подчинить себе? – спросил её отец. – Что ты будешь делать, когда сотня варваров, которые три месяца не прикасались к женщине, решат наброситься на тебя?
–Они этого не сделают.
–Как ты можешь быть так уверена? – упрямо настаивал добрый человек.
–Потому что ко мне прикоснётся только тот, кого выберу я, – уточнила она. – Ты не понимаешь, – добавила она. – Но я выросла, видя, как Эрнандо лапал маму на глазах у всех, а она ничего не могла сделать, чтобы этому помешать. С тех пор, как я себя помню, я поклялась, что никогда не допущу такого. Уважение нельзя купить на рынке; уважение зарабатывается день за днём, и я сумею его заслужить, даже если для этого мне придётся повесить половину команды на рее.
Мигель Эредиа предпочёл удалиться молча к близлежащему пляжу, где сел, чтобы смотреть на море и вновь задуматься, какое существо он породил.
Он чувствовал себя сбитым с толку, сбитым с толку и ужасно растерянным, ведь он пришёл к горькому выводу, что ситуация выходит из-под его контроля и не существует никакой человеческой возможности вернуть эту девушку, некогда весёлую и почти нелепую, к нормальной жизни.
Во что она превращается?
Ночами он часто повторял себе этот вопрос снова и снова, не находя убедительных ответов, и в глубине души его пугала метаморфоза, произошедшая в существе, которое ещё несколько месяцев назад казалось неспособным причинить вред даже мухе.
Он закрыл глаза, и в его памяти всплыла холодная сосредоточенность, с которой Селесте завязывала грубую скользящую петлю, чтобы повесить человека. Его пробрал лёгкий озноб при воспоминании о том, с какой удивительной спокойностью она совершила каждое своё движение.
«Её руки не дрогнули, её дух не ослабел, и даже не показалось, что её тронула полная ужаса мольба, с которой приговорённый смотрел на верёвку».
Даже он, переживший все муки ада и живший на грани безумия из-за Эрнандо Педрариаса, поколебался бы в момент казни, в то время как прежняя милая Селесте, всё ещё почти ребёнок, способный думать лишь о красивых платьях и симпатичных юношах, даже не моргнула, когда агонизирующий капитан Тирадентес обмочился от страха.
Он вспомнил зловещее шлёпанье мочи о пыльный пол грязного сарая и пришёл к выводу, что пройдёт ещё очень много времени, прежде чем эта мрачная сцена сотрётся из его памяти.
Спустя час он также осознал, что не сможет спать спокойно, зная, что тот несчастный всё ещё висит, болтаясь на балке. Поэтому он взял лопату и направился к большой хижине.
Он опоздал; Гаспар Ройтер сидел на одной из покосившихся ступенек крыльца, разглядывая могилу у своих ног и задумчиво покуривая длинную изящную трубку.
Он присел рядом.
–Почему вы это сделали? – спросил он через несколько минут.
Другой лишь пожал плечами.
–Какая разница? – наконец ответил он.
–Должна быть причина, – заметил он.
–Большинство вещей, которые я делал, я делал без веских причин, – последовал ответ. – И вот к чему это привело меня.
–Как так вышло, что образованный человек, настоящий английский джентльмен, оказался охотником за беглыми рабами на затерянном карибском острове?
–Быть образованным не значит быть джентльменом. И даже не обязательно англичанином, – возразил другой. – По крайней мере, это не гарантирует быть им вечно. Когда плебей начинает падать, он останавливается довольно быстро, ведь путь, который ему нужно пройти, обычно короток. Однако когда джентльмен падает в пропасть, он, как правило, падает дальше всех.
–Понимаю… Вы найдёте людей, которых просила моя дочь?
Другой кивнул:
–Я их найду.
–Вы думаете, такие люди существуют?
–Это зависит от того, что от них требуется. Сегодня на Ямайке многие не представляют, каким может быть их будущее. Если, как утверждает полковник Бьюкенен, это место перестало быть убежищем, а пиратство, азартные игры и проституция больше не считаются «честными способами заработка», а стали чем-то порицаемым, мы перешли от ночи к дню без всякого перехода. Для большинства перемена оказалась слишком резкой, чрезмерной. Как летучие мыши, они будут ослеплены солнечным светом.
–И можно будет доверять таким людям?
–Я научился много лет назад никому не доверять. Почему теперь что-то должно измениться?
На мгновение оба молча наблюдали за шумной семьёй попугаев, которые ссорились на ветке близлежащего самана. Наконец сам Мигель Эредиа прокомментировал, словно говорил больше с самим собой, чем с собеседником:
–Меня беспокоит моя дочь. Смерть её брата, кажется, свела её с ума. В детстве она его обожала, годами верила, что найдёт его, а когда наконец нашла, потеряла окончательно.
–Потеря тех, кого мы любим больше всего, – это суровая кузница, в которой обычно формируется наш характер, – спокойно ответил англичанин. – Я знаю это по собственному опыту. Боль – это единственный огонь, способный раскалить душу добела, и самое печальное, что мы никогда не знаем, какой формы она примет, если ударить по ней в этот момент. Я выбрал путь деградации, в то время как ваша дочь, похоже, выбирает приключение, неподобающее ни её возрасту, ни её полу. – Он повернулся и посмотрел на него. – Чего она, собственно, добивается?
–Я не уверен.
–Зачем вам эти люди?
Другой взглянул ему прямо в глаза, казалось, то, что он увидел, его убедило, и, наконец, он спросил:
–Сможете хранить секрет?
–Даю вам слово того, что осталось во мне от джентльмена.
–Этого достаточно. —Мигель Эредиа сделал небольшую паузу, но, не раздумывая долго, добавил: – Она намеревается снарядить корабль для борьбы с работорговлей.
Тот очень медленно поднялся на ноги, дважды прошёлся по свободному от зарослей пространству перед сараем и, обдумав услышанное, вынес вердикт:
–Не сомневаюсь, что она ещё более сумасшедшая, чем я думал. Работорговля стала главной движущей силой этого времени, ведь без чёрных эти земли никогда не будут процветать, и их бесконечные богатства будут потеряны навсегда. Транспортировка рабов из Африки подобна реке, более полноводной, чем Амазонка, и пытаться её остановить – всё равно что мечтать о том, чтобы перегородить Амазонку, имея на помощь только дырявое ведро.
–И всё же она намерена попробовать.
–Она погибнет в этой авантюре.
–К несчастью, я уже давно чувствую, что жизнь – это не то, к чему я питаю особую привязанность.
–Эта болезнь пройдёт