Улица Герцена выглядела безлюдной. Стояла тишина. Ни случайных прохожих на тротуарах, ни привычного лая собак. С реки тянуло приятной свежестью.
– Большак, я тебе человечка нашел, у него пасека есть, – произнес Петр. – Можно будет у него пожить несколько дней. Подлечишься.
– Пасека – это хорошо, а то башка трещит. Пчелиным воздухом подышу, глядишь, и отвянет как-то… Сейчас свернем в ближайший переулок направо. Наша хата третья от угла будет, перелезем через забор, – сказал Большак. – Еще утром сюда заглянул. Впечатляет! Главное, собаки нет. Я псов еще с лагеря ненавижу!
Василий Хрипунов старался подавить в себе дурное предчувствие, хорохорился. Пытался выглядеть невозмутимым, получалось с большим трудом. Скверное предчувствие гадким ужом заползло под ребра еще вчера вечером и не желало покидать грудную клетку. «Вот так же было и тогда, когда рядом мина разорвалась. До сих пор контузия дает о себе знать!» – вернулся он к мрачным мыслям.
Переулки были темны. Осмотрелись. По-прежнему никого. Вот теперь можно приступать. Один за другим все трое перелезли через забор. Подкрались к окну.
– У тебя все готово? – спросил Большак у Петешева, стоявшего рядом.
– Обижаешь, начальник.
Вытащил из сумки стеклянную банку с соляной кислотой и кисточкой.
– Отойди малость, – сказал он Хрипунову, – на одежду капнет, дыра будет. Жаль хорошую вещь! – Макнув кисточку в кислоту, он помазал ею оконную шпатлевку. – Обождем пару минут, а там она сама отлипнет. А уже потом гвозди вытащим и аккуратненько стеклышко выдавим.
Неожиданно в комнате вспыхнул свет. Яркая полоска желтого света упала на кусты садовой малины и осветила долговязую фигуру Петешева.
– Это что там такое? – прозвучал мужской голос. – Я сейчас милицию вызову!
– Бежим! – выкрикнул Хрипунов и, обдирая лицо и руки о колючий и цепкий кустарник, бросился к калитке, а вслед убегающим продолжал раздаваться истошный бабий крик, враз переполошивший уснувшую улочку:
– Банди-иты!!! Гра-а-абят!!! Лю-ди-и!!! Лю-ди-ии!!!
В соседнем дворе тяжело загромыхала железная цепь и злобным хриплым лаем откликнулись с улицы дворовые собаки.
Участковый уполномоченный капитан Крылов, совершавший плановый обход участка, услышал крик, когда подходил к соседнему двору, а уже потом увидел, как прямо на него из-за угла выскочили трое мужчин.
– Стойте! – попытался он преградить дорогу бегущим, доставая из кобуры пистолет. – Стойте!
Крылов успел заметить, как бежавший впереди рослый мужчина, лицо которого скрывала темнота, выставил вперед руку. Громко прозвучал пистолетный выстрел, отозвавшийся в самых дальних уголках слободы. В плечо сильно ударила пуля, и он ощутил острую боль: «Ранили, гады!»
Участковый оперуполномоченный пробежал еще метров сто, но расстояние между ним и убегающими продолжало увеличиваться. «Уйдут ведь!»
Пронизывающая боль отзывалась при каждом шаге. Силы были на исходе. Капитан Крылов остановился и прицелился в плечистого бегущего. «Только бы рука не подвела!» Капитан плавно нажал на спусковой крючок. Руку подбросило, и он увидел, как впереди бегущий вдруг сбился с шага, а потом его как-то повело в сторону, но он сумел добежать до перекрестка и свернул на повороте.
– Попал, – прошелестел губами капитан Крылов.
Нетвердо шагнул, потом еще один шажок, такой же шаткий, и, стараясь уберечь раненую руку от дальнейшего повреждения, повалился на бок и тотчас потерял сознание.
– Зацепили! Зацепили, суки! – матерился Хрипунов. – Руку! Дайте мне руку!
Петешев с Барабаевым остановились. Никогда прежде Петр не видел Хрипунова столь слабым – с обескровленным лицом, взывающим о помощи… «А может, это и есть тот самый удобный случай? Раз! И все концы в воду! – Петр размышлял только миг. – Не время! По Большаку могут и на нас выйти!»
– Обопрись на меня, – подбежал к раненому Петешев, с готовностью подставляя плечо. – Быстрее бежим! Сейчас сюда мусора понабегут!
– Стой! Стоять!!! – раздался позади чей-то голос.
Обернувшись, Петр увидел, что их настигал военный патруль. Два рослых парня в длинных мешковатых гимнастерках бежали прямо на них, следом, чуть поотстав, торопился пожилой майор.
– Большак, в кусты давай! – крикнул Барабаев и бросился в густые заросли акации.
Хрипунов медленно оседал на землю, но вдруг поднялся. Распрямился во весь рост. Словно говорил своим видом приближающимся солдатам – вот он я, берите меня! Солдаты приближались. Теперь он отчетливо различал их лица. Впереди бежал рослый рядовой. Василий смотрел только на него, осознавая, что это самая большая опасность в его жизни. Ее следует устранить. Видел его глаза, полуоткрытый рот и, почти не целясь, выстрелил ему в голову. Голова вояки откинулась назад, будто бы от сильнейшего удара, и он тотчас упал.
Хрипунов увидел, как к солдату, растянувшемуся во весь рост, подбежал пожилой капитан и что-то прокричал упавшему в самое лицо; другой растерянно смотрел по сторонам, соображая, как поступить далее. На ребячьем лице нешуточный испуг. «Пацан! Смерти еще не видел, – зло подумал Большак, – а ведь эта пуля могла тебе достаться!»
Воспользовавшись замешательством, Хрипунов проковылял в темноту.
* * *
Надежда Хрипунова не спала – ждала мужа и поэтому, когда в дверь раздался решительный стук, поняла – произошло нечто серьезное. Соскочив с постели, она бросилась к выходу. В дверях стоял растерянный и перепуганный Алексей.
– Что случилось? – со страхом спросила Надежда, чувствуя, как слабеют ноги.
– Надя… Ваську убили! Сейчас здесь мусора будут! Надо уходить! Пойдем со мной! Бери все, что в доме есть ценного, и уходим! Иначе загребут! Забудем обо всем, что здесь было! Начнем сначала.
Надежда отупело смотрела на Алексея, а потом ее губы шевельнулись, и она прошептала:
– Как убили?!
– Из пистолета его! В упор! В грудь! Сам видел! – заорал вдруг Барабаев благим матом. Он не мог в себе разобраться, что это было: страх за собственную жизнь или прорвавшаяся наружу ревность. «А говорила, что не любит Василия. Нежности в нем нет!» – Что стоишь?! Вещи побыстрее собирай! – распоряжался Алексей.
– Это все ты! Это все ты! – заголосила вдруг Надежда. – Он из-за тебя погиб! Ты его все ревновал ко мне! А он муж мой! Муж! Ненавижу!
– Успокойся, Надя! – встряхнул Алексей женщину за плечи. – Теперь-то чего вспоминать? Складывай побыстрее чемоданы.
– Ты прав!.. Я сейчас! Сейчас, – стала выгребать она из шкафа одежду. – Я была не права, Алешенька, ты уж меня прости… Вещи-то к матери понесем?..
– Дура! – не удержался Барабаев. – Дура же ты, Надька! Мусора ведь туда тоже нагрянут. Совсем уходим!
– Я сейчас, сейчас, – скороговоркой приговаривала Надежда. Вытащив из шкафа вещи, она лихорадочно запихивала в чемодан платья, костюмы. Долго не могла уместить в