Осторожно дотронувшись до руки того, кто не просто дал ей убежище, но и стал защитником и наставником в придворных делах, Лотта тихо вышла и притворила за собой дверь. Зайдя в кабинет, она написала короткую записку и велела Дирку нести ее в замок.
- Передай Его Светлости, - велела она.
- Так меня же не пустят, госпожа Шарлотта!
- Скажешь по какому поводу, тогда пустят. Или, на крайний случай, пусть позовут рыцаря Рудольфа, капитана гвардии. Передашь записку ему.
Со второй запиской она послала служанку к храмовнику. Надо было сделать все, как положено. Потом она собралась писать письмо в обитель, но герцог сказал, что позаботится обо всем сам. Лотта до сих пор была благодарна Августу за то, что он пришел сам, бросив все дела. Сам переговорил с пожилым храмовником, сам прислал людей, чтобы помогли позаботиться обо всем.
Содержимое кабинета он вообще опечатал своим перстнем, сообщив, что по завещанию магистра войти туда смогут только присланные его старым другом – аббатом из обители святой Хильдегард – люди. Стоит ли говорить, сколько пересудов вызвал этот пункт завещания? А потом Лотта просто смотрела, как из кабинета, один за другим, выносятся сундуки с книгами, чтобы погрузить их к крытую повозку.
- Это что ж там? – Перешептывались соседи.
- Книги, говорят.
- И что же, все - храмовникам?
- Ну, а зачем они вдове-то? Книги-то – ученые, что она там поймет?
- Так продала бы. Это ж столько деньжищ!
- Дак, видать. И без того не бедствует…
Лотта не бедствовала. Ей, как няньке наследника, полагалось приличное жалование. Плюс, сам магистр все эти годы жил довольно скромно, тратясь, в основном, только на продукты да книги. Аббат Пиус, конечно, что-то подобное ей и обещал. И, тем не менее, Лотта неожиданно для себя оказалась довольно состоятельной вдовой.
Настолько состоятельной, что едва дождавшись положенного срока, одно за другим последовало несколько предложений от женихов. Надо ли говорить, что все они были с благодарностью отвергнуты.
- Вам бы прислугу какую в дом поселить, что ли. – Словно бы невзначай обронила как-то кухарка. – Или почтенную старуху какую. А то ведь люди… Ну, сами знаете, люди – это люди.
- Ты что-то слышала? – Встрепенулась Лотта, которая как раз пыталась накормить Йозефину кашей.
Пренебрегать подобными предупреждениями не стоило. Во-первых, за эти годы она уже убедилась, что кухарка не относилась к досужим сплетницам. И если уж решилась предупредить, значит, считала это важным. Во-вторых, Лотте ли не знать, чем могут закончиться такие-вот, как бы невзначай пущенные слухи?
- Да так, ничего особенного, - развела руками кухарка. – Все ж знают, что я за вас – горой. Кто мне что скажет? Только говорят, не всем понравилось, что молодая вдова женихам отказывает. Ну, и сказал кто-то, что не просто так, мол, магистр покойный все книги храмовникам завещал. Да и завещал ли? А то ведь могли и не просясь конфисковать. Ну, и еще всякое такое.
- А что мне сама Ее Светлость сына доверяет – это им ни о чем не говорит?
В ответ кухарка снова только развела руками.
На этот раз Лотта не стала ожидать, пока беда обойдет стороной, а недобрые слухи сами собой утихнут. Вечером она попросила Петру оставить Йозефину на ночь у себя. Ей предстоял непростой разговор. К счастью, мудрая целительница не стала задавать лишних вопросов. Лотта никогда не обсуждала с Петрой, что той известно. Но знала, что Август и магистр долго беседовали с целительницей, прежде, чем допустить ту на службу.
- Кто распускает слухи, знаешь? - У Августа разговор был коротким. – Нет? Ладно. Узнаем.
- А мне что-нибудь делать надо?
- Ну, замуж выходить я тебя точно не заставлю, - усмехнулся Август. – Разве что сама захочешь. А брать в дом чужого человека… Ну-у…
- А если – не чужого? – Внезапно осенило Лотту. – А если – Петру?
Так и получилось, что две почтенные вдовы стали защитой для репутации друг друга, а у вдовы фон Гледе появился еще один источник дохода. А Лотта, к тому же, стала еще осторожнее в словах и поступках.
Так, например, когда храмовник, походя, спросил, не знает ли она часом рецепта настойки, которой покойный магистр Амброзиус пользовал его от боли в суставах, Лотта только с сожалением покачала головой. «Все записи покойный супруг завещал целителям обители святой Хильдегард», - смиренно напомнила она. – «А я, увы, травы умею использовать только в кухне. Магистр неоднократно говорил, что он – медикус, а не педагог».
- Да-да, что-то такое он частенько любил повторять, - с грустью вспомнил старого знакомца немолодой храмовник. – А я говорил ему, что хоть один ученик бы не помешал, да.
- Я могу составить вам протекцию перед замковым медикусом, - великодушно предложила Лотта, в душе жалея старика. Вот только зелья ему варить она не будет, увольте. Лучше уж тайком заплатить медикусу, если мантия храмовника окажется для того недостаточно весомым аргументом.
Размышления Лотты прервала служанка, которая обычно приносила детям еду.
- Госпожа, я принесла молоко и булочки, как вы велели. А еще, Ее Светлость хотела вас видеть.
- Когда?
- Прямо сейчас.
Что-то не понравилось Лотте в тоне, которым это было сказано. Но, мало ли, что. Сначала надо узнать, что хотела герцогиня. А служанка… А что – служанка? Моет, день у нее неудачный, может, попало за что-то.
- Хорошо, я сейчас приду.
- Позволите покормить детей?
Лотта уже хотела согласиться, но что-то резко кольнуло у сердца. Ойкнув, она быстро пробежалась пальцами по груди в поисках выпавшей булавки. Но наткнулась только на кольцо, приколотое на ленточке ко внутренней стороне сорочки.
- Госпожа? – Служанка, похоже, встревожилась еще больше. – Что-то случилось?
- Ничего страшного, - поспешила успокоить ее Лотта. – Булавка выпала. Так, о чем мы? Ах, да! Детей не корми. Дождись, я сама.
Повторив свое распоряжение второй няне, Лотта поспешила спуститься из детских комнат туда, где этажом ниже располагались герцогские покои. Беспокойство в душе заставляло ее спешить. В приемной герцогини Лотту окликнула Петра.
- Служанка сказала, Ее Светлость звали, срочно, - пояснила та и, повинуясь своему чутью, добавила. – Присмотри за детьми, ладно? Неспокойно мне что-то.
- Ее Светлость не посылала служанок,
Петра, не будь дура, подхватила подол и кинулась в сторону