К тому же, старый друг просил заехать по случаю, обещая сногсшибательное открытие, которое он не доверяет бумаге. Так пусть приезжает сам. Как раз, и предлог благовидный, и жену возьмет, посмотреть на мир, показаться целителям, проведать старого духовного наставника.
Второе письмо аббат писать тоже не стал. Незачем. Приедет на место, сам разберется. Хотя ему и не нравилось, что опять приходилось рисковать теми, кто доверился ему, но жизнь – это всегда риск. Сам он сейчас тоже рисковал многим: честью, жизнью, репутацией Храма… Сейчас все сводилось к тому, чтобы сделать этот риск ненапрасным.
***
Лотту письмо о приезде Петры застало посреди приготовлений к отъезду. Не то, чтобы ей, как Ее Светлости, приходилось тащить за собой телеги, нагруженные сундуками с нарядами (и это, как объяснил магистр, был еще сугубо непарадный выезд). Но негоже супруге почтенного человека путешествовать в одном платье. Поэтому, хочешь – не хочешь, а пришлось покупать добротную ткань и заказывать портнихе то, что Лотта не могла или не умела сшить сама.
Пот посреди этой суматохи и привез почтовый гонец письмо. Целительница писала, что выезжает. И по всему выходило, что в будущее воскресенье их с Зигрид можно ожидать в столице. Вспоминая аббата попеременно то добрыми, то недобрыми словами, Лотта пыталась придумать, что делать с ребенком. Как ни крути, монсеньор аббат был прав, в веренице предстоящих событий младенец просто не вписывался в ее жизнь.
Иногда, грешно сказать, в голову закрадывалась подлая мыслишка, оставить все, как есть. Ну как ты объяснишь Зигрид, почему появившаяся в ее жизни, считай, из ниоткуда, мама исчезает опять? Да как ты вообще объяснишь, что вот эта чужая дама – мать, а вот та, что кормила и качала ночами – просто няня? Нет, она не собиралась бросать собственную плоть и кровь, но и что с ней делать, она тоже не понимала. И только память о Зигфриде заставляла упорно цепляться за прошлое.
Однако, одной памятью вечно жить не будешь. Черты лица первого мужа все больше стирались в памяти Лотты, хотя, казалось, прошло совсем не так и много времени. Вспоминалось крупное тело, громкий голос, веселый смех. Вспоминались его вещи, за которыми ей, как порядочной жене тоже порой приходилось следить. А вот лицо вспоминалось смутно, словно кто-то старательно затер его черты в памяти Лотты.
Зато лицо Августа Лотта за прошедшее время сумела выучить, казалось, до мельчайшей черточки. Кода видеться постоянно им предписывал магистр, эти встречи Лотту тяготили. Зато теперь, когда им удавалось видеться лишь урывками, она ждала «своего» герцога. Ждала, хотя и понимала, что по-настоящему ее Август не будет никогда.
- Э-эй! Ты опять плачешь? – Раздалось от двери. Похоже, Лотта так увлеклась своими переживаниями, что опять пропустила стук в дверь.
- Нет, - ответила она, поспешно отворачиваясь и пытаясь вытереть слезы. Надо же! Она и их не заметила.
- Да-да, я вижу, - с умным видом кивнул герцог и присел в кресло напротив. – Рассказывай, что тебя так огорчило в этот раз?
- Не знаю, - Лотта неопределенно повела плечами. Поправила шаль, которая так и норовила сползти и повторила. – Не знаю. Тревожно мне что-то.
- Не бойся, все у нас получится, - по-своему истолковал ее настроение герцог. – Анна уже в обители, мои люди доложили. Тебе прятаться не надо, так что можно немножко подождать.
- Подождать чего?
- Ну, например, пока отъезд не станет необходимым.
- А когда он станет таковым? – Лотта растерянно развела руками. – Я уже ничего не понимаю. Я устала от всей этой таинственности.
- Все уладится, вот увидишь.
Августу ничего не оставалось, как утешать, обещая то, в чем он сам не был уверен.
- А если родится девочка?
- Ну, значит, будет наследница. Пусть лучше женихи грызутся между собой за право жениться на целом герцогстве, чем наследники – за право оторвать от него кусок пожирнее.
- Легко тебе говорить! – Возмутилась Лотта. В словах Августа ей послышалась доля цинизма. Но тот лишь пожал плечами.
- Знаешь, когда умер мой брат, я был еще слишком мал, чтобы задумываться над тем, хочу ли я быть наследником.
Возможно, для кого-то со стороны выглядит, что герцоги живут в своих замках, словно птицы небесные, избавленные от забот и хлопот. Но мы – такие же люди, как и все остальные. И если мой род насчитывает уже добрых семь сотен лет, значит, в нем постоянно рождаются дети. И как-то же они вырастают. Ну, все, хватит философствовать. Иди лучше ко мне!
На этот раз, вопреки заведенному ими самими обычаю, Лотта не бросилась в объятия Августа, позволяя им обоим ненадолго забыться. В ответ на вопросительный взгляд она грустно улыбнулась.
- Петра с девочкой уже выехали. Если в дороге не случится дождей, дня через три-четыре должны быть здесь.
Август посмотрел на Лотту удивленно, не совсем понимая взаимосвязь. А потом с досадой хлопнул себя ладошкой по лбу.
- Ты что, действительно переживает, что подумает младенец?! Или ты из-за Петры?
- Я - из-за себя, - сухо отрезала Лотта, вставая. – Ты, может, есть хочешь или пить? Я подам.
- Я тебя хочу. – не стал ходить вокруг да около Август. – Я так привык, что ты рядом. Привык, что ты – та тихая гавань, куда я могу в любой момент прийти за утешением. Лотта, сейчас, когда времени осталось в обрез, я понял, что боюсь тебя потерять.
Лотта, которую это признание застало посреди комнаты, замерла на месте. Она сама не знала, радоваться ей или пугаться. Ведь чувства между ними осложняли все. Буквально, все.
- Я не знаю, Август, - прошептала она, отворачиваясь к окну, чтобы герцог не видел слез в ее глазах. – У тебя – герцогство и Ее Светлость. А мне надо позаботиться о детях. Я не могу рисковать ими ради собственной прихоти, пойми.
- Понимаю. – Голос Августа звучал глухо. Но в следующий момент он уже взял себя в руки. Теперь это снова был Вильгельм Август, герцог фон Брунсвик и владетель окрестных и прочих земель. – Я обещаю, что твои дети не будут