Егоров закашлялся. Адель коснулась спины, погладила, чтобы успокоить.
— Вы простыли?
— Местная зараза какая-то очень хитрая. В замкнутых станциях с полудикими животными вирусы быстро мутируют. Надо, наверное, принтонные таблетки.
— Хотите, я отведу вас к двоюродному дедушке. Он шаман. Он вас вылечит.
— Вы серьёзно в это верите?
Девушка отстранилась и нахмурилась.
— Не обижайте нас. Здесь все верят в духов предков и в духов звёзд. А когда сильно веришь, вера всегда работает, даже если ничего и нет. Если не хотите…
Адель поднялась и собралась уходить.
— Стойте, — Егоров взял её за руку. — Ведите к шаману. Не то, чтобы это действеннее. Но какая-никакая, а почва для поэтического творчества.
— Хорошо. Но оденьтесь теплее. Он живёт далеко, — она освободила руку и подняла палец вверх. — На той стороне станции.
И они пошли. Прошлись по улице, поднялись в глубины центрального отсека, пронизывавшего все четыре сомкнутые вместе восьмёрки. В широком полупустом зале с низкими потолками вошли в старинный, оформленный в суздальско-имперском стиле, гермолифт, один из десятка в строю. Долго ехали наверх. В крошечные просмотровые окна виднелись исполинские купола восьмёрок, поднимавшихся слева и справа. Далёкое тюменское солнце отсюда казалось намного ярче, оно отбрасывало зайчик на лицо Адель, и девушка смешно жмурилась.
Пол под ногами становился всё легче и легче.
— Пристегнитесь, — сказала Адель, подтолкнула Леонида к стене. — Мёртвая зона.
Тонкие пальчики скользнули по груди поэта, застёгивая карабины на ремнях. Затем она подплыла на соседнее место, неловко заворочала руками за спиной.
— Вы не поможете? А то сейчас начнёт трясти, и…
Егоров, извернувшись, приобнял её, нащупал ремень и щёлкнул застёжкой на груди. Секундой позднее по довольному выражению лица Адель он понял, что его помощи особо и не требовалось — просто так захотелось. Подобные женские хитрости уже начинали забываться.
Страховочные ремни натянулись. Лифт замедлил движение, и на минуту наступила невесомость. В самой середине между нижней и верхней сегментами была мёртвая зона, до которой востроскручи не могли дотянуться своим полем. Затем снаружи заскрипело и зашумело, и кабина начала медленно поворачиваться вдоль горизонтальной оси. Потом поехали вниз. Гравитация медленно прибывала и прибывала, пока, наконец, их тела не приобрели полноценный вес.
— Теперь расстёгивайте, — попросила Адель.
Егоров был не прочь расстегнуть. Они зашагали по похожим коридорам. Народа здесь, казалось, ещё меньше.
— Большинство семей из повреждённого сегмента переселились на соседний, нижний, — Адель снова приняла на себя роль экскурсовода. — Племя разделено на две фратрии, и вместе жить нельзя. Многие побоялись переселяться, хотя здесь больше места.
— Много погибло?
— Три семьи. Четыре, которые были дальше от попадания торпед, спаслись. Когда поднялась буря из-за разгерметизации, отцы повалили животных в снег и приказали держаться, и уволокло только хижины. Дежурные востроскручи быстро прилетели, заслонили дыру.
Они вышли в тундру. Здесь оказалось чуть теплее, чем внизу. На крутом берегу местного водоёма виднелись проталины, в низком кустарнике, разросшемся у выхода с улицы, слышалось щебетание птиц. Над кочевьем, раскинутым поодаль, возвышались рыжие могучие головы мамонтов, перемешанные с серыми спинами оленей и бурыми горбами овцебыков. Мамонтами мало кого можно было удивить, любой достаточно холодный город содержал их в зоопарках или заповедниках. Но сочетание всех этих зверей, уживавшихся на такой небольшой территории орбитального поселения, казалось странным. Над головами, наполовину закрытый зеркальным сегментом станции, виднелся спутник Ишим-1.
Адель поздоровалась с двумя женщинами, радушно приобнявшими дальнюю родственницу и сказавшими что-то непонятное. Они миновали десяток чумов и дошли до стоявшего поодаль. Строение отличалось от остальных — массивнее и шире, он выделялся белоснежными шкурами на верхушке. Чум окружали шесты с черепами, а перед входом дымилось костровище. Один из черепов оказался ржавым, украшенным рогами головным корпусом древнего боевого робота.
— Дедушка не разговаривает на московском, я буду переводить, — шепнула Адель перед входом.
— Прямо не знает язык?
— Знает, но говорит на своём. Выучил и весь род заставил. Постарайтесь молчать.
— Хорошо.
Дед сидел в чуме, читая что-то в обветшалой бумажной книге. На нём был вязаный свитер с народным орнаментом. Увидев вошедших, он сначала расплылся в добродушной улыбке, потом, перехватив взгляд Леонида, посмурнел. Адель что-то залепетала на языке, из которого выхватывались лишь отдельные знакомые фразы. Поэт, гелиображник, тысяч кредитов, Пермь, ещё что-то. Потом шаман указал на место около печки.
— Раздевайся, — перевела Адель. — Ой, то есть, раздевайтесь.
— Совсем?
— Нет, я думаю, по пояс будет достаточно, — сказала Адель и смущённо отвернулась.
Дед хрипло хихикнул, потянулся к старому ящику, нацепил бусы, слепленные из болтов, ракушек и косточек. Поставил ржавую металлическую кружку на печку-буржуйку. Достал банку с каким-то порошком и светящееся тусклым огоньком устройство с рукояткой и парой кнопок. Потянулся к Егорову.
Устройство Егоров узнал. Это была указка принтонщика, с помощью которой в бассейнах управляют ростом конструкций, синтезируемых из воды и подпространственного эфира. Одним взмахом такой штуки можно из ничего создать кубометры углеродно-бетонных стен, за час работы вырастить километр труб. А за пару месяцев бригада выращивала каркас и проводку для корабля восьмого класса размерности. Именно такой небольшой ручкой и ещё более крохотными четырёхмерными нано-роботами были выращены миллиарды кораблей, миллиарды зданий по все галактике. Егоров знал, что на воздухе указка работать не будет, что она скорее всего сломана, но вздрогнул и отстранился.
— Эй… Вы же не будете меня ею…
Шаман нахмурил брови и рявкнул какую-то фразу. Адель ойкнула и толкнула деда в бок.
— Что он говорит?
— Я… Я не могу перевести…
— Любишь её? — спросил шаман на обычном наречии.
— Ну… возможно, — от неожиданности сказал Егоров и закашлялся.
— Окей, — шаман убрал ручку в сундук, набрал порошка в ладонь и посыпал на грудь Егорову.
Губы шамана зашептали монотонный, усыпляющий речитатив. Бусы на шее бренчали, вводя Леонида в транс, дико захотелось спать.
— Идите сюда, — указала Адель за перегородку, делившую чум пополам, Там, за шторкой, виднелась лежанка, накрытая десятком одеял и шкур. — Я пойду спать к тёте Лилии.
Кое-как напялив бельё и нижнюю куртку, Егоров забрался внутрь и отключился.
Проснулся ночью от того, что кто-то кусал его за ухо и тёрся о небритую щёку. В тусклом свете он различил лицо Адель, почуял