А дальше его как раз ожидает встреча с мертвецом. Едва избавившись от крестьянина, Пиноккио (как мы уже поняли, он страдает болезненной тягой к перемене мест, причем совершает эту перемену бегом: поэтому некоторые окрестили его «бродячей куклой») со всех ног бросается через поля к «домику Феи». Но находит там только могильный камень, «на котором печатными буквами была высечена скорбная надпись: “Здесь покоится девочка с лазоревыми волосами, умершая от страданий, потому что ее оставил одну ее братик Пиноккио”». Эта эпитафия одновременно правдива и вводит в заблуждение: ведь девочки и правда уже нет на свете, однако деревянный человечек считает, что она написана на смерть Феи, а та, как мы увидим далее, отнюдь не умерла. Пиноккио в некотором роде догадывается об этом, потому что сначала спрашивает волшебницу: «О, моя милая фея, почему ты умерла?» – а затем даже умоляет ее ожить: «Воскресни, <…> живи, как прежде!» Дело в том, что отсутствие различий между мертвыми и живыми, к которому герой уже привык, плохо соотносится с наличием могильной плиты, так как она всем своим видом указывает на непреложность произошедшего – и действительно, девочка в книге больше не появится. Это внезапное появление отделенной от самого героя смерти снова возвращает его к слишком человеческим помыслам: он называет себя братцем, а потом вопрошает: «А мой папа, где же он теперь?» В этой сцене мы также узнаем, что у Пиноккио, по сути, нет волос: они вырезаны из дерева, и когда он в порыве отчаяния предпринимает попытку вырвать их, то «не смог даже толком схватиться за голову и отвести душу». При этом его глаза, про которые уже известно, что и они из дерева, способны лить слезы, если только герой не притворяется плачущим, вытирая их «рукавом курточки».
Тут к нему обращается свыше исполинский голубь «размером даже крупнее индюка» и обещает отнести его на крыльях к Джеппетто: настоящее явление бога из машины, который затем отправит его к Фее, хотя Пиноккио, кажется, моментально позабыл о ней. Однако подлинный смысл появления птицы состоит в том, что с ее помощью герой соприкоснется со стихией, играющей важную роль во второй части книги, то есть с морем.
Я не знаю, отмечал ли кто-нибудь в прошлом то обстоятельство (по крайней мере, автор «параллельного» комментария о нем не упоминает), что приключения деревянного человечка можно четко разделить на две части: в издании Паджи они занимают одинаковое количество страниц – по 118 каждая. В первой, полностью сухопутной, части, море не появляется ни разу, а во второй, которая начинается с того, что Пиноккио ныряет в пучину «с вершины скалы», именно оно будет исподволь управлять событиями книги. Даже тем, кто не имеет юридического образования, известно, что на этих территориях действуют, по сути, взаимоисключающие нормы права: все, что управляет, упраздняет и закрепляет те или иные положения на земле, в море не действует, и оно, можно сказать, находится вне закона. И возможно, как раз поэтому наш герой-плут, ни секунды не колеблясь, погружается в пучину: «Поскольку весь он был из дерева, то легко держался на поверхности воды и плавал как рыба». Пиноккио и правда гребет всю ночь, несмотря на ливень, град и гром, пока на рассвете не замечает вдали полоску земли, после чего волна «с размаху выбрасывает его на песчаную отмель».
Долгое пребывание в первородной стихии вернуло герою всю его природную изворотливость: когда он узнает от «какой-то крупной рыбины, мирно направлявшейся по своим делам», что Джеппетто проглотила «ужасная Акула», он не расспрашивает об этом, не оплакивает смерть отца, а внезапно интересуется: «И что, сильно большая эта Акула?» – и затем, утолив свое любопытство, напрочь забывает о почившем родителе. «Наспех одевшись», он поворачивается к морскому созданию и говорит: «До свидания, синьор, и прошу прощения за неудобства. Благодарю вас за обходительность». Через полчаса он пешком приходит в «страну трудолюбивых пчел», где все работают и всегда при деле. Пиноккио тут же заявляет, что это место не для него, ведь он «не рожден работать!» Это доказывает, что он верен своему кредо – жить так, как это делают плуты, – ведь даже мучаясь от голода, он отказывается помочь «насквозь пропотевшему и запыхавшемуся» мужчине дотащить до дома две тележки, полные угля: «К вашему сведению, я ослом не нанимался! Я никогда в жизни не тянул за собой телегу!» Точно так же он поступает с каменщиком, несущим на плечах короб с известкой.
Но даже самая добропорядочная лень временами дает слабину, и Пиноккио в конце концов помогает одной «милой женщине» донести кувшин с водой в обмен на тарелку вкуснейшей цветной капусты и конфету с ликерной начинкой. Его «слабость» тут же вознаграждается (или же наоборот – наказывается): стоит ему «даже не съесть, а заглотить» пищу, как он узнает в своей благодетельнице Фею с лазоревыми волосами. Умерев два раза, она выросла и стала «хорошенькой женщиной», раздающей направо и налево цветную капусту и конфеты. Деревянный человечек разражается надрывным плачем, «бросается на пол, падает на колени и обнимает “загадочную даму” за ноги». Манганелли комментирует это так: «Пиноккио и Фея встречаются лицом к лицу и проявляют тем самым свою человеческую сторону», и вместе с тем обоим им, «с другой стороны, недостает человечности». Бесспорно, назвать этих двух персонажей людьми в полном смысле слова невозможно, поэтому при встрече они всякий раз становятся слишком человечными, слишком слащавыми, манерными в этом своем проявлении, чем выдают свою истинную, наполовину неживую, нечеловеческую природу.
Однако милая женщина вдруг дерзко предлагает герою стать ему уже не сестрой, а мамой: «Когда ты покинул меня, я была девочкой, а теперь, когда снова обрел, я уже женщина, совсем женщина – настолько, что могу стать тебе мамой». Пиноккио отрекается от себя,