Обмен репликами между тенью сверчка и сумрачным Пиноккио полностью строится на противопоставлении: вернуться назад или идти вперед. «Послушай моего совета, – предостерегает призрак, – вернись назад». «Нет, я хочу и дальше идти вперед», – отвечает ему деревянный человечек целых четыре раза, чем вызывает второе зловещее пророчество (первое касалось его грядущего превращения в осла): «Да хранят тебя небеса от утренней росы[74] и от убийц».
В выборе между двумя полярными решениями – «вернуться назад и идти вперед» – и заключается основополагающий и естественный поступок героя. «Вернуться» – значит, к отцу, фее с лазоревыми волосами, Говорящему Сверчку и прочим наставникам: «Им только дай волю, – рассуждает про себя Пиноккио и тем самым формулирует свои подлинные правила жизни, – все как один готовы встать в очередь и первыми сделаться нашими отцами и учителями – все, даже Говорящие Сверчки». «Пойти вперед» – действие, определяющее предназначение героя, то есть куклы, которой остро необходимо существовать и отстаивать право на существование. Оба эти направления – соответствующее и несоответствующее воле персонажа – будут соперничать на протяжении книги, пока с определенного ее места и в определенный момент не сольются воедино. Это произойдет в первую очередь не потому, что Пиноккио поддастся напору «отцов» и «говорящих сверчков», а поскольку он навсегда утратит умение различать эти векторы, разводить подлинное и неподлинное, освободится, покинув сушу и бросившись в море, чтобы поплыть куда-то наудачу.
Еще один внезапный и необъяснимый поворот сюжета происходит, когда Кот и Лиса, вместо того чтобы держаться изначального плана и обмануть Пиноккио (впрочем, они вернутся к нему позже и четко исполнят задуманное), решают переквалифицироваться из жуликов в убийц. Вероятно, их к этому обязывает тирада Говорящего Сверчка, ведь в противном случае его пророчество превратилось бы в пустой звук. Так или иначе, все, что происходит дальше: столкновение с двумя «злобными типами в черном, с ног до головы закутанными в мешки для угля», потасовка из-за монет, которые Пиноккио спрятал во рту, потеря конечности одним из воров (главный герой откусывает у «того, что пониже ростом», вроде бы кисть руки, которая оказывается кошачьей лапой), бегство и погоня по полям и виноградникам, – только предваряет другую неизбежную встречу, со смертью, но сначала герой должен наведаться в ее жилище.
Деревянного человечка преследуют разбойники, и он уже готов пасть духом и сдаться, но тут видит вдалеке «посреди темно-зеленой чащи деревьев <…> белый, точно снег, домик» и, прибавив ходу, в отчаянии бежит туда. Он долго и лихорадочно стучит в дверь, безуспешно «пинает ее и бьется об нее головой» и наконец замечает, что в окно выглядывает «прекрасная девочка с лазоревыми волосами и бледным, точно восковым, лицом, с закрытыми глазами и скрещенными на груди руками, которая обращается к Пиноккио потусторонним, точно из иного мира, голосом и даже не шевелит губами: “В этом доме никого нет. Все умерли”».
Если вспомнить, что голос Говорящего Сверчка тоже как будто доносился из подземного мира, можно предположить, что в этом эпизоде склонный к нравоучениям персонаж выступает своего рода воплощением девочки-феи, или, по крайней мере, глашатаем подземного царства. Чертоги мертвых располагаются в наводящем жуть и погруженном в тишину белом доме, о котором мы знаем только то, что дверь в нем не открывается, а единственное окно распахивается, а затем «беззвучно закрывается». Когда Пиноккио со слезами восклицает, обращаясь к девочке: «Впусти меня хотя бы ты!» (ведь больше там никого нет), прекрасная незнакомка отвечает: «Я тоже умерла». А затем добавляет, что подошла к окну, поскольку ждет гроб, который должен унести ее отсюда, хотя это звучит весьма неправдоподобно.
Автор «параллельного» комментария закономерно отмечает, что девочка с лазоревыми волосами «производит такое впечатление, как будто смерть для нее – вполне естественное и неизменное состояние», и даже более того: она «мертвая королева мертвых, лунарная властительница тьмы». Но, если подумать, откуда в книге, где нет ни одного короля, может появиться королева? Впрочем, эта девочка и не ведьма, хотя Манганелли чуть дальше называет ее «колдуньей, заколдовавшей саму себя». В не-сказке о Пиноккио все сказочные персонажи в некотором смысле показаны в преуменьшенном, лишенном волшебства и чар виде: Манджафоко – неудавшийся людоед, значит, и девочка – не совсем фея. Возможно, дело в том, что, умирая или же притворяясь мертвой, она теряет свои магические способности. Единственная сказочная черта ее внешности – ярко-синие, или лазоревые, волосы; но и их цвет несколько теряет свой лоск, если вспомнить, что точно такой же оттенок приобрел нос мастера Вишни, когда тот до смерти перепугался. Что до самого слова turchino, которое употребляет автор для описания этого цвета, оно обозначает насыщенный оттенок синего и в те годы употреблялось как точный эквивалент французского прилагательного bleu. Именно этот эпитет использовал Коллоди, когда переводил для Паджи сказку мадам д’Онуа «Синяя птица» (L’oiseau bleu). Поэтому в наши дни мы бы скорее назвали ее «девочкой с синими волосами», а не с голубыми, как ее часто изображают на иллюстрациях.
Она не справляется с ролью феи, не способна на сострадание, что подтверждает ее безапелляционный отказ (юристы бы назвали это французским термином fin de non recevoir) прислушаться к мольбам Пиноккио, даже когда он в последний раз взывает к ней: «Пожалуйста, открой! Сжалься надо мной…» – после чего убийцы настигают его и хватают за горло. Она не слышит и не видит беднягу, и это можно объяснить только тем, что она и правда мертва, либо слишком занята притворством и ролью почившей. К слову сказать, точно так же будет обстоять дело с ее фальшивой могилой, возникшей, надо полагать, как логическое продолжение текущего эпизода: ведь она дожидается, когда за ней явится гроб.
И вот Пиноккио умирает в первый раз: двое разбойников вешают его «на огромном дереве, которое еще называли Большим дубом»: у него закрыты глаза, рот, наоборот, распахнут, ноги вытянулись и повисли, и затем, единожды вздрогнув, он неподвижно застыл. В «Детской литературной газете» (№ 17 от 27 октября 1881 года) история заканчивалась именно этим эпизодом, но по настойчивым просьбам юных читателей издатель потребовал у Коллоди написать продолжение. Как выяснили исследователи, прообраз Большого дуба – вековое дерево, действительно росшее в Граньяно, в окрестностях города Капаннори. Его также называли Ведьминым дубом, так как, по легенде, колдуньи имели обыкновение собираться под его сенью и устраивать шабаши. Это еще одно доказательство того, что книга может породить предания, общие места и