— Вам подходит, — он снова целует меня. — Божество Победы имперских времён, всё верно. Стоит на колеснице и оттуда торжествует над поверженными врагами.
Куда там торжествует, но… мне было приятно, что и говорить.
Моя сорочка снялась быстрее, чем его полный приличный наряд, ну да в четыре руки мы справились. И теперь наконец-то то самое — кожа к коже, тело к телу. Мы победили, победили вместе. Вместе и отпразднуем.
* * *
— В котором часу вы завтра отплываете?
— В полдень, — он не сводил с меня глаз.
— Мне вас ждать? — я взглянула испытующе.
Понятно, что это сейчас было, ну, ситуативно, по дружбе, как бы я сказала дома, но, но… Я так истосковалась без мужчины, без такого мужчины, которым можно и любоваться, и восхищаться… в общем…
— Ни в коем случае, — покачал он головой. — Я не знаю, когда я вернусь, Виктория. Может быть, через год, может быть, через два, а может быть — не вернусь вовсе. Вам же нужно устроить свою жизнь. Вы великолепны, но скажу честно — с мужчиной за спиной вам будет проще. Поверьте, приличные встречаются, не все похожи на вашего покойного мужа и его родственников, и на ваших разнообразных конкурентов и соседей.
Я вздохнула. Ну да, всё правильно. «А напоследок я скажу — прощай, любить не обязуйся…» Муж — бог с ним, а ждать и надеяться не стоит.
Мысль о том, что останься он, то ещё, чего доброго, принялся бы искать мне мужа, я отмела. Нечего сейчас о таком думать.
— Тогда удачи вам во всём. Я приду проводить, помашу платочком. Пусть судьба хранит вас. Для ваших детей, для великих свершений и для кого-нибудь другого, кого вы ещё встретите.
— Это после, великолепная Виктория, — а сейчас он наклонился и снова поцеловал меня.
А я ответила, потому что — могла и хотела.
…Он вернулся через восемь месяцев, целый и невредимый. Но в моей жизни всё уже было иначе, совсем иначе.
43. Мой любимый улетает за ветра и за моря ©
Что было утром в воскресенье?
Не знаю.
Кажется, ко мне скреблись ни свет, ни заря… я не открывала. А потом поняла, что ещё немного — и я упущу последнюю возможность увидеть единственного здесь человека, который показал мне, что я ещё живая. Что я могу очароваться и очаровать. Что у меня может сбиться дыхание и обостриться — зрение. И что все его прикосновения будут до сих пор гореть на коже…
Так, Вика, стоп. Вчера вроде бы все всё понимали, и если бы у них тут существовал вариант «по дружбе», то вчера его бы и озвучили. А так… просто так. Ну было и было, да? Получила принца? Гордись.
Так ли он тебе нужен? Был бы здесь насовсем — может быть. А он ведь сейчас здесь, завтра в море, послезавтра ещё на каком краю света и вообще. Поэтому… поднимайся и вперёд. Если ты не явишься проводить, как раз и подумают, что дело нечисто. То, значит, миллион взаимных услуг, а то даже и не попрощаться. Нет, так нельзя.
Впрочем, оказалось, что до полудня ещё два часа. И если я быстро поднимусь и выпью чашку арро, то везде успею. Мы везде успеем — потому что домочадцы мои тоже захотят поехать в порт, или пойти, и поглазеть на отбытие эскадры.
И ещё мне очень хотелось верить, что способ предохраняться, показанный графом, работает. Впрочем, на Терезе работал отменно, она нет-нет, да и просила после какого-нибудь светского выхода нашептать ей на воду. А для себя я такое делала впервые. Что ж, я буду верить, что всё сделала правильно.
Я сняла все защиты со спальни, позвала Мари и Жанну, велела рассказывать новости, нести умываться и поесть.
Новостей с вечера не набралось. Тереза явилась домой под утро, но уже поднялась, бегает и собирается в порт в новом дневном наряде. Вот и молодец.
— А мы вас уже потеряли. Вчера ни слова не сказали, заперлись, и утром не выходите, — болтала Жанна.
— Я очень устала за последние дни, — и я даже не кривлю душой, так и есть.
Кажется, я сделала много. Кажется, нужно ещё больше… или нет, живём?
— Так вы и бегаете, как никто, даже господин Гаспар столько по делам не бегал! И не ездил, и не ходил, — заметила Мари. — Уж конечно, устали!
— И я очень хотела спать, и чтобы никто не мешал, — вздыхаю.
Мне верят, я вижу, что верят. Вот и славно.
— Господин Амедео говорил, что завершил какое-то там новое платье для выхода в город, — сказала Жанна. — Не показал.
Новое платье, говорите? Отлично, то, что надо. Будем лечить хандру новыми платьями.
Я подумала, и пошла в мастерскую, набросив поверх сорочки лишь шёлковый халат. Всё равно ж примеряться!
И оказалось, всё правильно.
— Госпожа Викторьенн, — поклонился Амедео, — вот, извольте видеть, это для вас.
Я взглянула… о как, отлично.
Передо мной на широком их столе лежал… самый лучший на свете костюм для выхода в город. Тонкое алое сукно и контрастная отделка чёрным шнуром. Чёткие линии, юбка, кажется, спереди строга, а сзади широка, собрана в складки. И такая же алая шляпа, обшитая чёрным шнуром и белым пухом. И перчатки. Ещё бы сюда трость, такую чёрную трость… найдём.
— Это невероятно, Амедео, — я осторожно потрогала алую ткань.
— Возможно, будет жарковато, но…
— Но я должна сегодня это надеть, вы правы.
И они надели на меня и юбку, и лиф, и позвали Мари — чтобы убрала волосы под шляпу, которую прикрепили к причёске булавками. На лиф я пристегнула вчерашнюю камею — пускай будет, раз это у меня теперь вроде талисмана. И заклинаний на неё нужно наворотить, да побольше, но сейчас уже некогда, а вот завтра займусь. А граф пускай проверяет, хорошо ли я сделала.
Тереза прибежала как раз в тот момент, когда я осматривала себя в зеркало с разных сторон. Кажется, нужно заказать сюда зеркало побольше, чтобы в разных видах и ракурсах, а то нужно пристроиться, чтобы разглядеть платье полностью.
— Какая прелесть! — заверещала она с порога. — Ах, Амедео, вот, что вы шили, а