Завтра сюда придут вороны, и вряд ли поверят в то, что видят бывшую лягушку. И, наверное, повесят меня где-то тут же… Внезапно мужчина, снова шкурой скрыв бёдра, пересел ко мне, привлёк к себе, погладил по волосам.
— Давайте я украду вас? — предложил сочувственно. — Вместе с конём.
То ли хихикнув, то ли всхлипнув в его плечо, я возразила:
— Я чужая невеста, вы забыли.
— Своих невест не крадут, — логично заметил он.
— Там, снаружи, дежурит вооружённый Третий ворон…
— Кто?
Ну да, странно звучит, согласна. Я вздохнула.
— Это какой-то титул в Великой степи. Судя по тому, что у кагана их всего семеро, довольно значительный. Но, видите ли, у меня не особо много возможностей было расспросить…
Лягух задумался.
— Понял, — наконец сказал он. — Вы монфорийка?
— Я из Родопсии.
— Король Андриан нынче дружит с кочевниками?
— Король Андриан погиб полтора года назад.
Мужчина изумился, набросил на голые плечи попону, сел к огню и снова раздул угли.
— И кто же правит Родопсией?
— Его сын Гильом.
Лягух обернул ко мне лицо, и я поняла, что глаза у него на самом деле или голубые, или серые, хотя прямо сейчас они казались алыми из-за отсвета костра, но всё равно было видно, что они светлые.
— Горе королевству, которым управляет младенец, — вздохнул мужчина, отвёл с лица упавшую прядь волос и снова начал дуть.
— Ну… я бы не назвала короля Гильома младенцем, — хихикнула я. — У него вон даже жена есть. Королева Эрталии.
— Кто?
Лягух вздрогнул, замер, а потом глухо вскрикнул и отшатнулся — искры обожгли его лицо.
— Илиана? Или…
— Кто? — изумлённо переспросила уже я.
А потом вспомнила и растерялась:
— Так ведь… королева Илиана правила лет… ну тридцать, наверное, назад. Вы же про королеву Эрталии, да? Которая ведьма и устроила мятеж против мужа, а потом её то ли казнили, то ли не помню что, и какое-то время поцарствовал король Анри. Сейчас королева Эрталии — дочь Анри Белоснежка.
— А что с Анри? — растеряно прошептал Лягух.
— Ну, кажется, его отравила последняя жена.
— Игрейна⁈
— Кто? Не помню… хотя… вроде нет. У неё было какое-то имя попроще. Но она так быстро исчезла, что я ничего о ней не помню. Это было семь лет назад, так что… А, вы не о той Игрейнё случаем, которая мать Белоснежки? Ну которую злая колдунья обратила в камень.
— Снова?
Мы уставились друг на друга.
— Так, — я прищурилась, — уважаемый господин лягух, я вижу, что память начала к вам возвращаться. Выкладывайте про себя всё, что помните. Начиная с имени.
Тот вытер лицо, размазав по нему пепел, встал и церемонно поклонился, отведя в сторону руку так, словно держал в ней шляпу с пером:
— Маркиз Арман де Карабас, пожалованный титулом королём Эрталии Анри Восьмым.
— Но при Анри Восьмом вам же было… вам было…
— Шестнадцать. А когда меня заколдовали несколько больше двадцати. Получается, я лягушкой пробыл без малого тридцать лет…
Я не нашла ничего лучшего, чем пискнуть:
— Вы неплохо сохранились…
— Да уж, — невесело усмехнулся тот. — Вы что-нибудь слышали про принцессу Шиповничек?
— Странно имя, — я лишь покачала головой.
— Её ещё называют Спящей красавицей. Правда, принцессу уже разбудили и даже короновали, но…
— А вот о Спящей красавице я слышала. Вот только, по моим сведениям, она спит в заколдованном замке легендарного Старого города. Правда, я всегда считала всё это сказками. Потому что так долго спать не может ни одно живое существо и потому, что её никто никогда не видел.
— Я видел, — прошептал маркиз и сглотнул. — А её жених?
— Ни о каком женихе я не слышала. Ну если только о том, который явится когда-нибудь. Чистый сердцем и добрый, и разбудит её поцелуем истинной любви.
И тут мой жених поднялся и жестом полководца поправил попону, словно плащ на обнажённом плече.
— Благодарю вас, прекрасная дева! Вы посланы мне Богом. Отныне моя жизнь ваша жизнь. Очевидно это судьба: Шиповничек разбудить должен я! А теперь дитя, умоляю ваше доброе сердце: расскажите мне всё, что случилось в королевствах, пока я пребывал в лягушачьей шкуре.
Прозвучало очень-очень торжественно. Бы. Если бы Гарм не чихнул и не почесал задней лапой за ухом. Моих знаний истории хватило на полчаса. Или меньше — часов в шатре не было. А потом мы принялись строить планы, и в итоге договорились, что, когда Эйдэн войдёт в шатёр, маркиз бросится на него со спины, обезоружит, затем мы вдвоём выскочим, используя эффект неожиданности, Арман вскочит на коня, поможет забраться мне…
Всё это выглядело не то, чтобы очень водушевляюще и правдоподобно, но всё лучше, чем ничего. Разговор как-то незаметно свернул на воспоминания детства, и маркиз рассказал мне презабавнейшую историю о мельнике, слуге по прозвищу Кот, людоеде и о том, к чему приводит пьянка в первую брачную ночь.
Проговорили мы до утра. И слушая его смешные и не очень истории, я поняла, что не все принцессы добры и прекрасны, даже если они заколдованные, и мне оставалось только дивиться тому, насколько верной и преданной может быть мужская любовь вопреки женской стервозности.
— Почему вы её любили-то? За что? — зевая, спросила я.
Мы сидели обнявшись, и я решила, что Лягух мне теперь совсем как братик, а потому я имею право положить голову на его плечо.
— Сердцу не прикажешь.
Это было странно. Видимо, у мужчин сердце как-то иначе устроено. Потому что моему я вот приказала не любить Эйдэна, и оно послушно не любило. Хотя можно ли назвать словом «любовь» то, что я испытывала к ворону? Думаю, нет.
Я услышала ржание лошадей и мужские голоса. Значит, уже утро. Вскоре и в дырке свода начало светлеть. Лучей солнца ещё не было, и всё же посветлело. Маркиз решительно отодвинул меня и встал. Молча кивнул, прошёл к пологу и замер, согнувшись. Я легла, закутавшись в попоны, сгребла Гарма в объятья, положила голову ему на бочок. Пёсик лизнул меня в лоб. Надо будет дать Арману возможность маневра, и хотя бы немного заставить Эйдэна пройти вглубь. Словно почувствовав мой взгляд, маркиз оглянулся и набросил на себя попону, сливаясь с тканью шатра.