— Ой! Собачка! — запищало прелестное создание. — Там собачка. Эй, девочка, твоя собачка умеет ходить на задних лапках?
Гарм зло рыкнул. В слове «собачка» содержалось целых два оскорбления. Я обернулась, присела на корточки и взмолилась шёпотом:
— Ну пожалуйста, ну будь другом!
— Р-р-р!
— Если он походит на задних лапках, я дам тебе, девочка, лепёшку с мёдом, а твоей собачке — куриную ножку.
Гарм сглотнул, как будто понял её слова. А затем вдруг встал на задние лапки и прижал передние.
— Ах, какая прелесть! — взвизгнула прелестница, за её спиной показались ещё головы. — Синди, глянь, какая прелесть! А теперь, если она потанцует, то получит кусок ветчины! А хозяйка — горячий суп.
— Танцуй, Гарми, — умоляюще зашептала я.
Да что ж за умница! Мой отважный пёс послушно покрутился на задних лапах, раза три вокруг себя.
— Ганс, немедленно пусти их внутрь! — запищала девица.
Я подхватила Гарма на руки, дверь распахнулась, и мы торжественно вошли, мимо старика, неодобрительно взирающего на нас. Прихожая внутри поразила мозаикой из керамических плиточек. Хмельные вакхи хватали сабинянок за идеально круглые груди, из рогов изобилия сыпалось всякая всячина. Но может даже больше фривольного обрамления стен, меня потрясли две жарко натопленные полукруглые печки. Вот прямо здесь, при входе, чтобы у холода не было ни единого шанса пробраться внутрь.
От холла прихожую отделяла ещё пара дверей, а там, за ними, начиналась мраморная лестница, волной сбегающая со второго этажа. С розовыми амурчиками, с мраморными широкими перилами, в сиянии сотни свечей в золочёных подсвечниках.
Я поёжилась. Когда-то давно мне довелось бывать в королевском дворце. Тогда ещё жив был король Андриан, и был какой-то крупный праздник… Вроде сватовство принца Мариона к королеве Белоснежке… Или… или я что-то путаю? Ведь в итоге повелительница Эрталии вышла замуж за старшего принца, ныне — короля Гильома? Да неважно. Так вот, там была подобная роскошь. Неужели тут тоже кто-то из королевского рода живёт? Я нерешительно застыла перед ступеньками.
— Давай-давай, раз уж госпожа хочет тебя видеть.
Мне было страшно пачкать такую белизну… Гарм, не испытывавший пиетета к роскоши, помчался вперёд, оставляя на ступеньках мокрые, грязные следы. И где умудрился найти грязь зимой? Я медленно двинулась за ним.
На втором этаже из пены волн рождалась обнажённая Афродита. Она лукаво улыбалась, скромно потупив глазки, и перстом касалась собственной розовой мраморной груди. Я почувствовала, что краснею. Интересно, конечно, быть родопсийским аристократом: осуждать девицу, если подол её платья показал носочек туфельки, но при этом украшать дома голыми каменными женщинами, очень реалистичными.
И тут же я забыла и про Афродиту, и про парадоксы вельможного благочестия: мясо. Запечённое, с кориандром, с базиликом и шафраном, с… Я потянула носом и вошла в распахнутые раззолоченные двери.
Покрытый алой атласной скатертью стол, уставленный серебряными и золотыми блюдами с мясом, дичью, фруктами, соусницами, сливочниками… Чуть не захлебнувшись слюной, я перевела взгляд на людей. Четыре кавалера, две дамы. Одна из дам в шёлковом ярко-синем платье с высоким кружевным воротником, присев, тискала Гарма, и мой пёс… мой пёс… вилял хвостиком! Ах ты шкура продажная!
— Ути бозе мой! — пищала красотка, сверкая бриллиантами в золотых волосах. — Ах ты прелесть какая! А кому ещё колбасочки?
Бесстыдник Гарм лизнул её прямо в карминовые пухлые губки. Ну надо же! А я и не подозревала, что мой герой может состроить настолько умильную мордашку!
— Кэти, ну фу, — скривился рыжеволосый мужчина в алом камзоле. — Мне потом будет противно тебя целовать!
Красавица фыркнула:
— Ну и не целуй. Да тызь мой сляденький!
— Р-ряв!
Пушистый хвостик завихлял ещё дружелюбнее. Розовая ручка с овальными ноготками взяла с подноса кусочек румяной колбаски. Девица подкинула его в воздух, и Гарм стремительно атаковал и тут же проглотил. Кроме четверых аристократов, в углу из-зв ширмы трое музыкантов, один из которых всё ещё держал скрипку на плече.
— У неё, должно быть, блохи, — безнадёжно заметил рыжий кавалер.
— Рамиз, отстань от Кэтти, — вздохнула вторая дама. — Пусть развлекается. А ты, девица, присаживайся и ешь не стесняясь. И расскажи нам, кто ты и как оказалась на улице.
Кожа красавицы была настолько белая, что сразу стало понятно: без пудры не обошлось. Голубые глаза подведены тушью. Ярко-зелёное платье из сияющего атласа, ожерелье из хризолита, заточённого в чернёное серебро… Наверное, если бы не писклявый голосочек — словно кто-то набрал леденцов в рот — я бы не узнала Синдереллу, младшую сводную сестру Ноэми.
— С-с… спасибо, — я сделала вид, что закашлялась, и на негнущихся ногах прошла к столу.
Поесть и бежать.
— Рамиз, — капризно заныла Кэт, — я хочу эту собачку.
— Десятую⁈
— Не жадничай. Девочка, сколько стоит твоя собачка?
Я чуть не подавилась куриной ножкой.
— Он не профаефа! — буркнула с набитым ртом.
Ну и пусть. Я никогда ещё настолько не хотела есть! Гарм тяфкнул, сел, поднял лапки, ушко и вильнул хвостиком.
— Это мальчик, Рамиз! — радостно воскликнула Кэт. — У моих девочек появится жених! Так и быть, милая, я заплачу тебе серебром.
— За пса? Серебром⁈
— Тебе напомнить, сколько стоил твой выезд?
— Но это была охотничья свора!
— Гарм не продаётся! — рассердилась я, налила себе вина, разбавила водой и выпила залпом.
Всё, хватит с меня. Надо убираться отсюда. Я поднялась.
— В самом деле, Катарина… — начал было Рамиз.
А Синди молчала и пристально смотрела на меня, и мне это всё сильнее и сильнее не нравилось.
— Бедная, бедная графиня Катарина, — вздохнул один из двух молчавших до этого кавалеров. — А я вот своей даме сердца ни в каком капризе не отказываю.
И он, взяв ручку Синдереллы, коснулся её пальчиков завитыми усами, не сводя с девушки горячего взгляда чёрных глаз. Третий — пухленький и напомаженный — завистливо посмотрел на счастливчика.
— О, что есть любовь? Велие блаженство
А смерть за неё — в том совершенство… — начал было кудрявый.
— Паршивые стихи, Лоренцо, — прервал его покрасневший Рамиз.
Так, нам точно уходить. Сейчас эти петухи схватятся и… Я решительно поднялась. Но красавчик оказался добродушным:
— Стихи, может, и неважные, а вот смысл в них… Как можно отказать таким милым глазкам? Смотри, друг мой,