Я много думал над этими несправедливыми обвинениями и мысленно произносил речи в свою защиту, доказывая, что в сердце я не раб, но вслух не отваживался снова заговорить с Сирой. А спустя три дня ее служанка позвала меня к своей госпоже.
– Моя мать снова заболела, – сказала та. – Оседлай двух лучших верблюдов из стада моего мужа. Привяжи бурдюки с водой и седельные сумки с едой для дальнего пути. Служанка все тебе даст.
Я навьючил верблюдов, удивляясь тому, сколько еды наготовила служанка; на самом-то деле мать моей хозяйки жила всего в дневном переходе от нас. Служанка села на второго верблюда, а я повел верблюда госпожи. Когда мы добрались до дома ее матери, было уже темно. Сира отпустила служанку и спросила меня:
– Дабасир, в тебе, говоришь, бьется сердце свободного человека?
– Верно, – ответил я.
– Что ж, бери и доказывай. Твой хозяин выпил много вина, а его слуги ленивы. Вот тебе верблюды, беги. В сумке одежда твоего хозяина, чтобы ты смог изменить свой облик. Я скажу, что ты украл верблюдов и сбежал, пока я навещала больную мать.
– Ты – истинная царица, – промолвил я. – Если бы все зависело от меня, я сделал бы тебя счастливой.
– Какое счастье может ожидать беглую жену в дальнем краю среди чужих людей? – ответила она. – Ступай, и да хранят тебя боги пустыни, потому что путь долгий, а в пустыне нет ни еды, ни воды.
Меня не понадобилось долго уговаривать. Я искренне поблагодарил Сиру и скрылся в ночи. Эти края были мне неведомы, я лишь смутно догадывался, в какой стороне лежит Вавилон, но смело двинулся через пустыню к далеким холмам. На одном верблюде я ехал верхом, а второго вел в поводу. Мы двигались всю ночь и весь следующий день, меня подгоняла мысль о печальной судьбе, что ожидает раба, укравшего имущество хозяина и попытавшегося сбежать.
К вечеру я добрался до гористой местности, столь же необитаемой, как и пустыня. Острые камни ранили ноги верблюдов, и вскоре животные едва брели. Я не встречал ни человека, ни зверя, чему, впрочем, трудно было удивляться в этой малопригодной для жизни земле.
Думаю, немногие смогли бы выжить в таком путешествии. День за днем мы медленно двигались вперед. Пища и вода иссякли. Солнце жгло беспощадно. Под конец девятого дня я сполз с верблюда и понял, что у меня не хватит сил взобраться на него снова. Значит, я умру в этой безлюдной пустыне.
Я растянулся на земле и уснул. Разбудили меня первые лучи восходящего солнца.
Я приподнялся и огляделся. Утренний воздух дарил благословенную прохладу. Верблюды неподвижно лежали неподалеку от меня. Вокруг расстилались пески, усеянные камнями, лишь кое-где торчали колючие растения. Ни признака воды, никакой пищи ни для человека, ни для верблюда.
Неужели здесь и оборвется моя жизнь? Мой ум был яснее, чем когда-либо, а тело словно перестало что-либо ощущать. Губы потрескались и кровоточили, во рту пересохло, язык распух, желудок был пуст – но все это уже не имело никакого значения.
Я глянул вдаль и снова спросил себя: «Кто же живет во мне – раб или свободный человек?» Внезапно пришло понимание: если раб, то я должен сдаться, лечь и умереть – подобающая кончина для сбежавшего раба. Но если я свободный человек, то должен отыскать путь в Вавилон, расплатиться с теми, кто мне поверил, порадовать жену, которая меня любила, и успокоить своих родителей.
«Твои враги – это твои долги. Они прогнали тебя из Вавилона». Так говорила Сира – и была права. Почему я не защищался, как мужчина? Почему позволил жене вернуться к ее отцу?
Тут случилось нечто странное. Все вокруг будто изменило цвет, как если бы я до сих пор смотрел сквозь цветной камень, а теперь его убрали. Я внезапно постиг истинные ценности человеческой жизни.
Умереть в пустыне? Как бы не так! Я понял, что нужно делать. Перво-наперво – вернуться в Вавилон и встретиться с каждым из тех, перед кем у меня остались неоплаченные долги. Надо растолковать им, что после долгих лет скитаний и невзгод я вернулся расплатиться с долгами. Затем надо построить дом для своей жены и стать уважаемым жителем города, человеком, которым могли бы гордиться мои родители.
Мои долги были моими врагами, но люди, мне поверившие, были друзьями, так что их следовало уважить.
Я медленно поднялся; голод и жажда внезапно пропали, словно не они меня терзали еще недавно. Они не могли помешать мне добраться до Вавилона. Во мне говорил свободный человек, который возвращался домой сразиться с врагами и вернуть друзей.
Мутные от изнеможения глаза моих верблюдов вдруг засверкали, когда животные расслышали в моем хриплом голосе новые нотки. Еле-еле, не с первой попытки, они поднялись на ноги и побрели на север, где, как подсказывал мне внутренний голос, должен был находиться Вавилон.
Мы нашли воду. Перед нами расстилалась более плодородная местность, где росли трава и плодовые деревья. Мы отыскали дорогу в Вавилон, потому что свободный человек воспринимает жизнь как череду задач, которые нужно решать, и справляется с ними, а раб только стонет: «Что я могу сделать, будучи рабом?»
А как ты считаешь, Таркад? На пустой желудок думается легче, верно? Не хочешь ли ты тоже отыскать дорогу к самоуважению? Способен ли ты увидеть мир в истинном его цвете? Сколь велико твое желание честно расплатиться с долгами и сделаться уважаемым жителем Вавилона?
На глаза юноши навернулись слезы.
– Ты показал мне новую жизнь. Теперь и я чувствую в себе сердце свободного человека.
– Погоди, Дабасир, а что ты сделал, когда вернулся? – спросил кто-то из слушателей.
– Там, где есть твердое намерение, отыщется и дорога, – ответил торговец. – Намерение у меня было, так что я начал действовать. Во-первых, я навестил каждого, кому задолжал, и попросил о толике терпения – мол, как заработаю, так сразу же расплачусь. Большинство встретило меня приветливо; да, кое-кто бранился, но большинство не отказалось помочь. Один и вовсе подсобил не только словом, но и делом. Это был меняла Матон. Узнав, что в Сирии я был погонщиком верблюдов, он направил меня к старому торговцу верблюдами Небатуру, которому как раз в ту пору великий царь велел приобрести большое поголовье сильных и крепких верблюдов для военного похода. Мои познания пришлись очень кстати. Вскоре мне удалось вернуть все долги до последнего медяка. Наконец-то я смог гордо поднять голову и почувствовал, что стал уважаемым человеком.
Дабасир снова принялся за еду.
– Каускор, змея