Я рассматривал исключительную зону применительно как к самолетам, так и к надводным кораблям. Это мнение, просочившееся в прессу, стоило мне упрека со стороны штаба флота. У меня было много неясностей в отношении терминологии (хотя мне говорили, что людям в Министерстве обороны все было предельно ясно!). Мое понимание исключительной зоны определялось словом «всеобщая», хотя существовало несколько определений для этого пространства: выборочная/морская/всеобщая исключительная зона/район, каждое с соответствующей аббревиатурой. Моя просьба к руководству о том, чтобы дать зоне название, вернулась из штаба флота самым коротким за всю операцию сигналом: «Это ВИЗ[46]». Подозреваю, что это было придумано моим старым другом и наставником, начальником штаба вице-адмиралом сэром Дэвидом Галлифаксом, кавалером ордена Бани, всегда любившим короткие и быстрые ответы.
На этом приятная часть заканчивалась. Я знал, что некоторые из моих командиров были обеспокоены. Например, Майк Барро над которым уже висела угроза военного трибунала за касание винтами подводной скалы в бухте Бандар Джиссах. Я считал, как впоследствии оказалось совсем неправильно, что Майк старался «играть очень осторожно», мелочно придираясь к недостатку своих полномочий. Правда состояла в том, что он, как и все мы, был расстроен этими Правилами, при первом прочтении делавшими нас бессильными перед противником, реальность которого возрастала с каждым днем. Я понимал, что существенное «усиление» ПВБД с моей стороны было бы очень важным. Эти Правила имели смысл в политической среде Уайтхолла, но на передовой войны они иногда воспринимались менее ясно. Но ведь здесь нет времени для дебатов относительно четко не обозначенных тонкостей. В любом случае два моих старших командира – Барро и Коуард – читали Правила совсем иначе. И я считал, что они, как и другие, нуждались в совете о том, как нам следовало вести себя в первых жизненно важных схватках.
Самым важным для меня было понимание всеми командирами моих сигналов: «когда» и «как» начать «войну». Поэтому я изобрел сигнал «Конфистикейт». Такого слова нет в словаре. Я позаимствовал его у деревенского пастора, который не любил использовать чересчур грубые слова, когда падал со своего велосипеда. Сигнал означал: «Начать войну». Этот сигнал мог быть дан только мной. До этого сигнала война не начиналась. Тем самым я фактически забрал у моих командиров часть прав на самооборону, еще больше ограничивая Правила, разрешавшие нам открывать ответный огонь. Но я не хотел, чтобы эта война началась преждевременно, поскольку это могло привести к беспорядку и потере управления… В ноябре прошлого года на учениях в Аравийском море мне пришлось стать свидетелем такой неразберихи.
Больше всего меня волновало то, что политические требования могли обернуться тем, что мы войдем в ВИЗ со связанными руками. Не исключалась и возможность того, что мне скажут: «Враг должен сделать выстрел первым». И если мы будем воевать по таким Правилам, то первый снаряд должен попасть в борт одного из моих менее ценных фрегатов. А это организовать не так просто, не говоря уже о том, что это не так уж приятно для фрегата. Мне хотелось самому сделать первый выстрел, но для этого требовалось убедить главнокомандующего ВМС, что это будет «по правилам». Как известно, первый выстрел был сделан еще 2 апреля, когда аргентинцы пришли на Фолклендские острова. И поскольку стрельба уже началась, то достаточно об этом говорить.
Наш разговор по закрытому каналу спутниковой радиосвязи был продолжительным. Я изложил в деталях все уроки, которые вынес из опыта с «Корал Си». При этом хорошо представлял возможные политические аргументы против меня: Великобритания хотела представить себя пострадавшей стороной, миролюбивой жертвой, которую уже вероломно атаковали и теперь снова пытаются атаковать, а поэтому мы должны принять на себя первый выстрел, который стал бы новым casus belli[47] и не являлся бы «нашей виной». Несмотря на все эти аргументы, мне было ясно: если аргентинцы быстро сориентируются и нанесут удар по одному из моих авианосцев, нам уже не потребуется casus belli. Война уже будет закончена.
Высказав свои опасения адмиралу Филдхаузу и, похоже, убедив его, я смог расслабиться на этом фронте на то время, пока он будет излагать нашу точку зрения начальнику штаба в Министерстве обороны, а тот в свою очередь изложит ее Кабинету Министров. Моя задача состояла в том, чтобы обеспечить главкома достаточными аргументами с места событий до того, как его доклад выслушают лица, принимающие окончательные решения.
Так закончился еще один день. Ночь на 26 апреля началась с установления контакта с надводной целью на удалении всего четырнадцати миль. Очень близкое и очень запоздалое обнаружение. В конечном счете цель была классифицирована как нейтральное коммерческое судно, но я еще раз мысленно возвратился к событиям далекой ночи в Аравийском море и был очень обеспокоен отсутствием возможности освещения надводной обстановки вокруг ударной группы.
В конце концов мы получили возможность немного поспать, но утром погода ухудшилась, снова замедляя наше продвижение. В полдень температура быстро понизилась, холодный юго-восточный ветер усилился до скорости более тридцати узлов. Море снова заштормило, но мы все же провели достаточно серьезное учение по ПВО. Это было особенно сложно, потому что «противник на учении» легко мог оказаться реальным противником, поскольку мы приблизились к Фолклендам.
В этот же день я столкнулся с неприятностью, исходившей от непредвиденного и, вероятно, непреднамеренного противника – британской прессы. Должен заметить, что опыта работы с прессой у меня не было – я никогда ранее с ней не общался. Я не знал, что им можно говорить, а чего нельзя. Неделей раньше мне из штаба прислали сложные рекомендации, предписывающие, с одной стороны, оказывать прессе «всяческое содействие», а с другой – на полутора страницах говорилось о том, чего я не должен им говорить. Все это можно обобщить просто: «сотрудничеству – да, информации – нет». Я стал перед необходимостью давать интервью для репортеров на борту «Гермеса» в дополнение к телевизионному интервью, которое несколько дней до этого я уже провел с Брайаном Хэнрехеном и Майклом Николсоном. Все, что я сказал, стало достоянием общественности почти в одно и то же время.
Результатом был, как считали в Министерстве иностранных дел, небольшой скандал. Цитировали мои слова: «Южная Георгия была закуской, за ней последует тяжелый удар. Моя ударная группа должным образом сформирована и готова его нанести. Это разминка перед матчем, который в моем представлении будет проходным. Я делаю ставку 20 к