Он сел за стол, пытаясь отвлечься на рутинные дела. Взял статью о пожаре в районе Синдзюку, внёс правки, исправляя корявые фразы новичка, и переписал вступление, чтобы текст звучал живее. Затем проверил репортаж о новом театре в Гиндзе, где режиссёр ставил пьесу о самураях, и добавил несколько ярких деталей. Ответил на письма читателей. Но мысли возвращались к Сато. Кто его убил? Люди Накамуры, защищавшие свои секреты? Или кто-то другой, кому Сато перешёл дорогу? Кэндзи знал, что статья была связана с этими именами, и её существование делало его уязвимым. Он не мог рисковать.
Кэндзи раскрыл записную книжку, перечитал заметки: «Накамура, Ямасита, Окада, Танака. Чайные: Красный журавль, Золотой дракон». Эти имена и места были опасными зацепками, но теперь они были бесполезны. Он не собирался копать глубже — смерть Сато была концом этой истории. Он вырвал страницу из записной книжки, разорвал её на мелкие кусочки и бросил в корзину. Статья должна исчезнуть. Кэндзи чувствовал облегчение, но страх не отпускал. Кэмпэйтай могла знать о его связи с Сато, и это делало его мишенью.
Редакция опустела. Кэндзи остался один, глядя на ящик, где лежал портфель. Он достал черновик, перечитал его напоследок. Текст был хорош: интригующий, осторожный, с намёками на раскол в армии. Но он был рад, что не придётся его публиковать. Сато мёртв, и с ним умерла угроза. Кэндзи сложил бумаги, решив, что завтра сожжёт их. Он надел шляпу и вышел на улицу.
Гиндза сверкала огнями, кафе манили тёплым светом, торговцы расхваливали устрицы и сладости. Где-то играли на сямисэне. Кэндзи шёл к остановке, чувствуя, как усталость наваливается на плечи. Он был свободен, но страх, что Кэмпэйтай или убийцы Сато придут за ним, не отпускал. Он остановился у перекрёстка, глядя на огни города, и подумал: «Я сделал всё, что мог. Теперь всё кончено».
Глава 6
Убийство генерала Эмилио Де Боно всколыхнуло Асмэру. Новость о засаде на дороге в Массауа разлетелась по колонии быстрее ветра. Официально говорили о нападении абиссинских повстанцев, но в офицерских кругах шептались о предательстве, о деньгах, что текли в чьи-то карманы, о заговорах, что плелись за закрытыми дверями. Полковник Витторио Руджеро ди Сангаллетто, чья роль в этой истории оставалась скрытой, продолжал свою игру. Он ходил по штабу, подписывал отчёты, отдавал приказы, но мысли его были далеко: тайник под половицей, где лежали пачки долларов, завёрнутые в промасленную ткань, и человек по имени Деста Алемайеху, чьё влияние ощущалось всё сильнее.
Утром следующего дня в Асмэру прибыл новый генерал, назначенный заместителем командующего итальянской армии в Эритрее и Абиссинии под началом генерала Родольфо Грациани. Это был корпусной генерал Лоренцо Адриано ди Монтальто, князь из старинного сицилийского рода, чьи предки владели виноградниками и дворцами близ Палермо и славились умением лавировать в политических интригах. Лоренцо был высок, худощав, с резкими чертами лица: острый подбородок, высокий лоб, тёмные глаза, которые, казалось, видели больше, чем он говорил. Его тёмные волосы, слегка тронутые сединой у висков, были зачёсаны назад, а мундир сидел так, будто его шили прямо на нём. В Асмэру он приехал с репутацией человека, который умеет находить выгоду там, где другие видят лишь неразбериху.
Витторио впервые увидел генерала на утреннем совещании в штабе. Лоренцо вошёл с лёгкой, почти театральной уверенностью, будто привык быть в центре внимания. Он кивнул офицерам, но его взгляд задержался на Витторио чуть дольше, чем на остальных. Полковник, привыкший подмечать такие детали, почувствовал лёгкий укол интереса. Совещание было коротким: Лоренцо изложил свои планы — усилить дисциплину, укрепить гарнизоны, разобраться с повстанцами — и говорил с такой уверенностью, что даже скептики в зале притихли. После совещания он подошёл к Витторио, стоявшему у окна с видом на пыльный двор.
— Полковник ди Сангаллетто, верно? — голос Лоренцо был глубоким, с мягким сицилийским акцентом, который придавал словам тёплую, почти доверительную интонацию. — Слышал о вас. Говорят, вы из тех, кто умеет держать нос по ветру.
Витторио слегка улыбнулся, но его глаза остались настороженными. Комплименты в таких кругах часто скрывали проверки или намёки.
— Генерал ди Монтальто, — ответил он, слегка наклонив голову. — Ваша репутация вас опережает. Сицилийские князья редко выбирают жару Эритреи вместо виноградников Палермо.
Лоренцо рассмеялся, и его смех был неожиданно искренним, почти мальчишеским, что контрастировало с его аристократической выправкой.
— Виноградники хороши на пенсии, полковник, но настоящая игра идёт здесь. Суровая обстановка, интриги, возможности — это и есть жизнь, разве нет?
Витторио кивнул, ощущая, как между ними возникает невидимая связь. Лоренцо не был похож на Де Боно, чья прямолинейность граничила с наивностью, или на Грациани, чья жестокость была холодной и расчётливой. В генерале ди Монтальто чувствовалась смесь утончённости и хищной хитрости, что делало его одновременно опасным и притягательным.
— Позвольте пригласить вас на ужин, полковник, — сказал Лоренцо, поправляя перчатку на левой руке с лёгкой, почти небрежной грацией. — Сегодня вечером, в офицерской столовой. Хочу лучше узнать человека, чьё имя упоминают с таким… интересом.
Витторио слегка прищурился, оценивая предложение. Он привык быть осторожным, но отказ мог показаться подозрительным.
— С удовольствием, генерал, — ответил он, сохраняя лёгкую улыбку.
Вечером офицерская столовая, обычно наполненная гулом разговоров и смеха, была притихшей. Присутствие нового генерала заставляло всех держаться сдержаннее, хотя бутылки вина на столах опустошались с привычной скоростью. Витторио явился в парадном мундире — тёмно-синем кителе с серебряными пуговицами, скромном, но безупречном. Лоренцо, напротив, выглядел так, будто собирался на приём в высшем свете: его мундир был украшен тонкими золотыми галунами, на груди поблёскивал орден, которого Витторио не узнавал, а манжеты белоснежной рубашки сверкали в свете ламп.
Они сели за отдельный столик у окна. Молодой эритреец из гражданского персонала поставил перед ними бутылку кьянти и тарелки с жареной бараниной, приправленной розмарином и чесноком. Лоренцо поднял бокал, разглядывая вино на свет, словно знаток.
— За Эритрею, — сказал он с лёгкой иронией, которая не ускользнула от Витторио. — И за тех, кто умеет в ней выживать.
Витторио поднял свой бокал, слегка улыбнувшись.
— За выживание, генерал. Здесь этому учатся быстро, иначе не протянешь.
Они выпили, и терпкое вино, тёплое и насыщенное, слегка расслабило напряжение. Лоренцо откинулся на спинку стула, его взгляд стал менее официальным, но всё ещё цепким, словно он