Я поднял вверх палец, призывая к тишине.
Кроме скрипа сосен в соседнем бору и далекого, на грани слышимости, лая собаки, ничего не было слышно.
— Мне тебя завалить здесь — как два пальца обоссать. А спуск к берегу вон, в километре отсюда. Лед еще рыхлый, тебя притопить — дело пяти минут, а там ты или здесь, на корм ракам в местных ямах пойдешь, или в районе Полярного круга всплывешь, в таком виде, что тебя никто никогда не опознает. Поэтому, Володя, чтобы у нас с тобой все было ровно, мне надо услышать от тебя правдивую историю, почему ты за мной следишь.
— Так меня Макс попросил. — тут же начал вешать мне «лапшу» на уши Володя: — Сказал, что тебя какие-то «бандосы» завалить собрались, вот я тебя и прикрываю.
Наверное, я сейчас должен был распахнуть объятия и кинуться к Володе, орошая его мужественную грудь слезами благодарности, вот только не верил я ему ни на грош, потому что самым логичным в такой ситуации было предупредить меня, а не устраивать дурацкую слежку. Да и сомнения меня берут, что после того, как Максим Поспелов неудачно попробовал меня согнуть, он решил меня охранять.
— Спасибо, Володя. — я не убирая пистолет, начал осторожно отступать назад: — Я догадывался, я чувствовал, что меня пасут. Вот только больше так не делайте. У меня итак нервы на пределе, а тут тебя еще засек, хотел уже стрелять, в последний момент передумал…
— В каком смысле — стрелять? — Володю проняло: — Ты что, Громов, больной что ли? Мало ли зачем за тобой машина едет, мало ли что тебе показалось…
— Вова, ты тупой? — я махнул рукой с зажатым пистолетом: — Тут зимой нет ни хрена, тут чужие не ходят, а свои все по домам вечерами сидят. Тут летняя дача детской туберкулезной больницы и пустые дачные поселки. Кто тут будет по сугробам бродить? Поэтому передай Максиму, что если кого увижу, просто завалю, а потом разбираться буду. Все понял?
— Да пошел ты, Громов! — Володя показал мне средний палец и, не оглядываясь, зашагал к своему «москвичу», что-то гневно бормоча под нос. Я дождался, пока оранжевая малолитражка, тарахтя, как трактор, развернулась и выскочила на дорогу, после чего бросился к своему «Ниссану».
Машину Володи я перехватил у Заречного кладбища, проскочив напрямки через, известную только местным, лесную дорогу. Конечно, был риск завязнуть на плохо прочищенном участке, но я рискнул и успел подскочить вовремя. Двигаясь в плотном потоке серых от снега машин за оранжевом «Москвичом», я ничем не рисковал. Засечь слежку в этой какофонии слепящих световых пятен было невозможно. Так, держа дистанцию, я и добрался до одноподъездной «свечки», в самом центре Города, где жили совсем непростые люди. Володя припарковал машину у обочины и бросился к подъезду. Было непохоже, что молодой человек приехал к себе домой. Через несколько минут я похвалил себя за прозорливость — из подъезда вышли Максим, в накинутой на плечи «кожанке» и Володя, которые, встав у оранжевого «Москвича», закурили, после чего начали непростой разговор.
Я, стоя в двух десятков метров, загнав машину в плотный рад припаркованной автотехники, парней не слышал, но судя по жестикуляции и выражению лиц собеседников, примерно представлял содержание разговора.
Володя: — Этот… нехороший человек меня чуть не убил, он, в натуре, конченый.
Максим: — Ну не убил же…
Володя: — Знаешь, что Макс? Иди ты, иди ты, иди ты! Я постоянно, как связался с тобой, в полной…попе оказываюсь!
Максим: — Вован, но ту же сам просил взять тебя в бригаду, тебя предупреждали, что разумный риск есть, кроме того…
Володя: — Вот только не надо меня деньгами попрекать! Ты тоже не на одну зарплату живешь! Только, почему-то, всякое гавно достается только мне…
Разговор коллег завершился тем, что Володя, не прощаясь, влез в свою таратайку и газанув, умчался в серую мглу городских улиц, а Максим. Зябко передернув руками, двинулся в сторону Дворца обслуживания, где нырнул под козырек телефонной будки…
Судя по всему, наш мажор живет с папой и мамой, что не стал разговаривать с Володей дома или в подъезде, и видимо папа и мама держат Максимку под плотным контролем, во всяком случае, дома, что он вынужден, пряча голову в воротник, разговаривать с кем-то с уличного таксофона.
Подходить ближе и пытаться подслушать разговор было безумием, хотя на этом пятачке толпились группы шумной молодежи, и Макс вынужден был орать, заткнув второе ухо пальцем. Единственное, что я смог сделать — скользнуть под уютный телефонный грибок сразу, осле того, как Максим, закончив разговор, двинулся к дому, взять в руки еще теплую после руки недруга-приятеля, телефонную трубку, воткнуть в цель карточку и нажать кнопку «R». Таксофон был богатым, импортным, с большим набором функций, вероятно, частично излишних. В трубочке раздался мелодичный звук колокольчика, и таксофон принялся послушно повторять последний набранный номер, любезно высвечивая набранные циферки на небольшом голубом экранчике.
— Слушаю! — после пары гудков в трубке раздался энергичный мужской голос, который я постарался запомнить. Цифры городского телефона, светившиеся на экране я, не надеясь на свою память, записал в блокнот. Если меня не подводит логика, сегодня я получил очень ценную информацию, установив домашний адрес Максима и домашний телефон его куратора. Я дважды дунул в микрофон, изображая помехи на линии, после чего повесил трубку на рычаг. Надеюсь, завтра неизвестный мужчина не станет выяснять у Макса, зачем тот ему перезванивал. Я, на всякий случай, отдавшись паранойе, протер обрывком бумаги телефонную трубку и кнопку «R», а бумажку сжег. Шучу, выбросил в сугроб. Очень хотелось поделится своей радостью с кем-нибудь… и я не заметил, как оказался у ворот дома, в котором еще несколько дней назад я жил вместе с Ириной.
Через щели забора пробивался теплый желтый свет окон, над кирпичной трубой клубился дымок, а я сидел, под мягкое шуршание японского двигателя, бездумно глядя на приборную доску, не имея сил ни войти в дом, ни уехать в свое неуютное казенное пристанище, где меня ждало, любящее меня, мохнатое существо.
Сбоку, за стеклом хлопнула калитка, я испуганно оглянулся и утонул в огромных, полных боли, глазах Ирины, как будто писаных с какой-то иконы.
Я не смог нажать на педаль газа, спасаясь бегством от этой женщины, покорно заглушил двигатель и закрыв машину, двинулся к