Я только головой покрутил. Речные цыгане? Спросил:
— Они что — на лодках кочуют?
— На лодках, — кивнул пристав, и пояснил. — На лодках у них и кибитки — шатры, то есть, и кухни, и даже кузницы есть. У нас они денька на три задержатся, может даже и на неделю. Им до ледостава Волгу миновать надо, а из нее в Каспий уходят, а потом — толи в Турцию, то ли в Персию. Скорей бы проваливали. Таборных-то цыган, ежели к нам являются, я всех знаю, зло привычное, а от этих неизвестно, чего и ждать.
— В прошлый раз что-то серьезное было? — заинтересовался я.
— Девку они с собой увели, — пояснил пристав. — Дочку Степана Широкова, который бондарную мастерскую держит.
Степана Широкова я не знал, про его бондарную мастерскую даже не слышал. Но мне ни бочки, ни банные шайки ни к чему, а по уголовным делам ни Широков, ни его семья не проходили.
— Силой, что ли? — насторожился я.
Не стоит ли пока Леночку с Анькой запереть? Кто знает… А цыган, в порядке превентивных мер, в кутузку засадить? Нет, места не хватит, да и кормить их кто будет? Лучше, выгнать их на хрен из города, нехай дальше плывут.
Тьфу ты, опять не о том думаю. Сейчас кто-нибудь расизм пришьет заодно с великодержавным шовинизмом.
— Зачем силой? — успокоил меня старый служака, потом вздохнул. — Увидела девка цыгана, влюбилась, да сама потом в лодку прыгнула. Даже свидетели были, что сама. Любовь — это такое дело. Вон, ваше высокоблагородие, Фролку нашего вспомните.
Ну да, Фрол Егорушкин тоже себе девку украл. И я, вместе с господином исправником этому делу поспособствовал — как-никак вместе в Пачу ездили. Недоглядели. Но все-таки, наш фельдфебель крестьянку далеко не увез, а как увез, так женился. Родители в курсе, что дочка жива-здорова, а что еще надо?
Слава богу, здешняя Санта-Барбара закончилась, Анфея с животиком (от него ли, или от старого жениха? Но это уже и неважно), а Егорушкин ко мне уже подходил, очень просил, чтобы я стал крестным отцом ребенка. Отказываться не стал. Скоро предстоит крестить братца или сестренку у Аньки. Вспомнив про крестины Александра Петровича, вздрогнул.
— И что, с концами девка пропала? Родители, небось, с ума сошли?
— Письма от нее приходили, — пояснил Ухтомский. — Сама-то девка неграмотная, но у цыган грамотеи имеются. Писала — мол, матушка да батюшка, не сердитесь, простите дурочку, люблю я своего мужа, счастлива. Искать меня не стоит, не найдете. Родителей потом навестила, лет через пять. В почтовой карете приехала, с двумя цыганятами. Погостила с месяц, потом уехала.
— А что родители?
— А что родители? — пожал плечами пристав. — Поругались, но больше порадовались, что им еще? С одной стороны — позор, вроде бы, с другой, дочка им денег привезла — сколь много не знаю, врать не стану, но они дом поставили новый, младшую замуж выдали.
Любопытно, откуда деньги взяла? Видимо, есть у речных цыган источники, о которых не следует знать официальным лицам.
— Ежели любопытственно, сходите на Старую пристань, они там пришвартовались.
А ведь пожалуй, что и схожу. Интересно же на речных цыган посмотреть. Будь моя воля — я бы даже в цыганский табор сходил, поглазел — так ли все там, как показывают в фильмах, или по-другому? Но табор, как ни крути, не настолько интересно, как «речники».
Кивнув, принялся застегивать шинель. Дождя сегодня нет, до Старой пристани идти всего ничего — с версту, если не меньше, брать экипаж смысла нет.
— А давайте-ка, ваше высокоблагородие, и я с вами, — решил пристав, поднимаясь с места. — У меня там Яскунов поставлен, гляну — живой ли хоть? Может, уже украли?
Мы переглянулись, улыбнулись, но повторно обсуждать «оборотня с селедкой», устроившего поборы на почтовой станции, не стали. Яскунов свою порцию плюх от пристава уже получил, да еще и исправник провел с ним беседу. Так что, со службы парня не турнули, но какое-то время он будет в «черных работах». И на дежурство станет заступать не в черед, и все дыры им станут затыкать.
Пока шли к Старому причалу, я заметил:
— Странно, что цыган русскую девку замуж взял. Вроде, у них чуть ли не с младенчества знают— кто за кого замуж пойдет, а кто на ком женится?
Ухтомский покивал, но заметил:
— Слышал про то. И про то, что не принято у цыган на чужих жениться. Только, в жизни-то всяко бывает. Вон, в Шулме купеческий сын цыганку из табора увел. Десять лет, как вместе живут. Детишки есть — наполовину наши, наполовину цыгане.
Вот это точно. В жизни-то все бывает. И цыганки за русских замуж выходят, и цыгане женятся. А табор, который не на земле кочует, а по воде плывет, то вообще из области запредельного.
Старым причалом не пользуются уже много лет. Из воды торчат бревна, вбитые в дно реки, половина досок отсутствует, вторая половина либо сломана, либо сгнила. Но нынче все это было облеплено лодками — большими и маленькими, под парусами и без. Не поленившись, я принялся считать суда. Получилось не так и много — шесть крупных, которые под парусами и с шатрами, и с десяток мелких, весельных.
Еще на берегу лежали лодки, перевернутые вверх дном, несколько парней, голых по пояс (в октябре!), вооруженных деревянными киянками, что-то с ними делали. Не то конопатили, не то доски приколачивали. Возможно, в пути случилась какая-то авария и теперь суда ремонтировали.
Когда кто-то хочет передать царивший беспорядок, многоголосицу и пестроту цветов, говорят — мол, как в цыганском таборе. И дальше разъяснять ничего не нужно, и так все ясно.
На мой непросвещенный взгляд, причал, напоминал восточный рынок — сочетание ярких цветов и смуглых людей, дымок от костров. Даже запахи напоминали запахи шашлыков, что жарили на мангалах.
Пестрота, шум… В общем, полный бедлам и бардак. Пожалуй, что и не описать.
Но когда мы с Ухтомским подошли поближе, сумели рассмотреть, что на самом-то деле здесь наличествует некая логика. Стойбище (или стоянка?) были ограждены четырьмя большими шатрами, разбитыми на земле, внутри имелись еще два, а