И опять вспомнился кузнец, укравший лошадь[1].
Эх, грехи наши тяжкие. Ведь не хотел же я пьянчужку жалеть, полагал, что посидеть несколько суток ему не вредно. А вот, опять проявляю слабохарактерность. Или подождет «Громкий» дней пять? Рабочие, оставшиеся без работы и денег, вздрючку своему коллеге устроят. Авось, хоть это проймет.
— Значит, сделаешь так, Валентина, — сказал я. — Сейчас иди домой, поспи немного, время еще есть. А утром, часам к семи, пойдешь в полицейский участок, скажешь там, что Чернавский его простил — пусть трудится. И не вздумай ему похмеляться давать.
— Ужотка я ему так похмелюсь, так он… смешается, — потрясла тетка сапогами. — Позабудет, в какое горло воду пить.
Судя по воинственному виду женщины — сапогами она точно муженька, отметелит. Так что, одного наказания достаточно.
— В общем, ступай домой, — еще раз велел я Валентине, а сам почесал к родному порогу.
О чем-то там Манька орала — наверное, требовала, чтобы я с тетки штраф взял в виде кочана капусты, но перебьется. Не до нее, замерз я. Если лечь спать, так еще к приходу кухарки и выспаться сумею.
[1] Это опять вспомнился Роберт Рождественский и его «Сказка о кузнеце, укравшем лошадь». У автора, в его биографии, было нечто подобное, когда он служил в армии. Должны были отправить на гауптвахту (признаюсь, заслужил!), но был единственным специалистом-кислородчиком, поэтому не отправили. Посадили бы, пришлось бы полеты отменять.
Глава 10
Идет коза рогатая
Нет в мире совершенства. Когда случаются какие-то происшествия, из-за которых приходится отрывать задницу от стула, бегать, кого-то допрашивать, что-то выискивать, вздыхаешь и думаешь — зачем мне это надо? Вон, как хорошо жить, если ничего не происходит. Ходишь на службу, пишешь свои опусы, а жалованье идет, а заодно и стаж. Я же хочу выслужить свои двадцать пять лет и уйти на пенсию. И дослужить бы оставшиеся 24 года в тиши и в мире.
Но, если все тихо-мирно, тоже беда.
Цыгане благополучно уплыли, ничего не натворив, не украв и, не увезя с собой ни одной девки. Если кто-то сам за ними рванул — их дело. Городовой Яскунов нашелся — он, оказывается, просто уходил домой обедать, не поставив в известность начальство. Нагоняй, конечно же, получил, но в пределах разумного. Кража шуб и мехов раскрыта.
Нет, скучно, когда ничего не происходит. И мне, да и всему городу. Но у нас все-таки разные критерии для волнений.
Недавно Череповец был взволнован — даже ошарашен, поступком купца Ивана Ильича Высотского — хозяина нескольких складов железоделательной продукции и кузниц, а заодно и хозяина Игната Сизнева — Анькиного отца. Я с ним однажды имел дело, когда ходил замолвить словечко за Игната, когда тот профукал купеческие деньги. Собственно говоря. Игнат был сам виноват, но купец его с должности снимать не стал, ограничившись тем, что велел взыскивать с управляющего складом утраченные деньги. Но с учетом того, что Сизнев получил повышение, растрату он покрыл за четыре месяца, без особого напряга для домашнего бюджета.
В доме купца в течение нескольких месяцев происходили странные события. Впрочем, почему странные? Самые, что ни есть обычные, пусть и неприятные — мелкие кражи. Такое, иной раз, случается. Пропадали деньги — не настолько большие, чтобы обращаться в полицию или идти ко мне и требовать, чтобы следователь открыл дело, но все равно — деньги, они и есть деньги. Тут три рубля исчезнет, да еще прямо из кармана купеческого пиджака, там пропадет серебряная мелочь, а здесь куда-то задевается бумажный рубль, выложенный для дворника. Или исчезнет серебряная заколка супруги купца, а как-то пропала золотая брошь. Как водится, грешили на прислугу, Елизавета Степановна жаловалась, а купец, не слишком-то разбираясь, успел уволить трех девок. Те, разумеется, рыдали и отпирались, да кто им поверит?
А вот в один не слишком прекрасный день, Иван Ильич лично застукал воришку, коим оказался его собственный отпрыск — белобрысый реалист Федька, занимавшийся тем, что вдумчиво обшаривал карманы родителя.
Шум, крик, основательно побитый юноша — это-то все ладно, это в порядке вещей, но дальше случилось самое интересное. Купец, не довольствуясь телесным наказанием, приказал заложить коляску, посадил в нее жену и сыночка, уселся сам, а потом принялся объезжать деревни, куда вернулись бедные девки. А там, отыскав дома, где проживали бывшие служанки, останавливал лошадей, выходил сам, выводил жену и сынка, а потом вся семья становилась на колени и просила прощения.
Посмотреть на богатого купца, явившегося просить прощения у простой девки, сбегалась не только деревня, но и вся волость. Однако, никто не подсмеивался, а напротив — проникались почтением и уважением. Надо ли говорить, что прощение было даровано немедленно? Но кроме всего прочего, Иван Ильич дал каждой из девушек по пятьдесят рублей, что для нашей деревни означает либо собственный дом и корову, либо лошадь с козой.
Мнение горожан разделилось. Кто-то говорил, что купец второй гильдии Высотский, отправившись просить прощения у каких-то крестьянских девок, унизил себя, да еще и сына в придачу. Ну-ко, теперь все будут знать, что Федька Высотский вор! А девки? Ну так и что, не убудет с них. Другие говорили, что купец, в общем-то, молодец, но хватило бы и денег, которые можно отправить либо с посыльным, либо просто по почте.
А что касается моего мнения, встретив как-то Ивана Ильича, пожал ему руку и сказал, что я и прежде относился к нему с уважением, а теперь оно подскочило до небес. Еще сказал, что на такой поступок способен только сильный человек. Высотский слегка застеснялся, зато сообщил по большому секрету, что сынок таскал деньги не на какие-то там свои делишки — на табачок или еще на что-то, нечто постыдное, вроде игры в карты или продажных девок, а чтобы подарить их своей зазнобе.
Не то, чтобы это оправдывало кражу, но, смеем надеяться, наследнику урок пойдет впрок и ко мне, за какое-то серьезное правонарушение — сиречь, преступление, он в будущем не попадет.
Но высказать слова уважения человеку, отважившемуся на такой поступок — это одно, а дело — совсем другое. А как бы я сам поступил, оказавшись на месте Ивана Ильича? Гипотетически, разумеется. Увидел, как мой сынок вытаскивает из моего кармана деньги. Неприятно, сыночке бы вставил, как следует, а вот что дальше?
Нет, отдаю самому себе полный отчет — я бы на такой поступок не