— Вам вовсе не кажется, дорогая моя, — спокойно отвечает ей Волков. И наконец подводит её к своей карете.
— Улица Фонарщиков. — Сообщает дева.
— Это где такая? — Интересуется оруженосец.
— Он даже не знает, — с презрением замечает Клементина фон Сольмс.И рассказывает молодому человеку. — Это как раз у собора Всеблагого Великомученика Марка. Уж это место вы хоть знаете?
— Найдём, — бурчит фон Готт.
А дева снова говорит ему:
— Ступеньку мне хоть кто-нибудь откинет? Или я должна карабкаться в карету, как крестьянка на телегу?
— Да, пожалуйста, — снова бурчит оруженосец. И он откидывает для неё ступеньку, потом протягивает руку, чтобы помочь даме, но та показательно отказывается от его руки, предпочитая руку барона. Фон Готт только хмыкнул на это: подумаешь!
Глава 15
— Ах, как ноги устали, — дева скидывает обувь и удобно вытягивается, кладёт свои ножки на диван, что напротив. — Купила туфли как раз для ужина, новые ещё…
На улице темно, но время от времени в окно кареты проникает свет, и тогда он видит, что юбки её сбились и ноги открыты до колен. И чулки у неё, кажется, розовые. Но Волкова её ноги, как и её чулки, волнуют мало, и он спрашивает:
— Так вы расскажете мне, кто приезжал к вашему отцу говорить обо мне? Что за люди?
И тут девица вдруг садиться, подобрав под себя ноги, прижимается к его руке и щекой прижимается к его плечу:
— Так то деревенщина приезжала… Родня наша.
Генерал косится на неё и думает, как это ни странно о своём колете, на котором несомненно останутся белила, румяна с её щеки:
— Ваша родня из Малена?
— Из Малена, — отвечает Клементина. — Откуда же ещё.
— И кто же там был? — Волков хочет знать имена. В первую очередь.
— Ой, я всех и не знаю, — отвечает дева и вспоминает.
— Так всех и не нужно, вы первых вспомните, старших из тех, что приезжали. — Настаивает генерал.
— Старшим у них был Отто Займлер, — Говорит дева, а сама весьма недвусмысленно прижимается к его плечу. И дышит ему в щёку. А ещё он чувствует её приятные духи. — Нудный такой дедок, криворотый. Знаете такого?
— Нет, — он не мог знать всех маленов, в графстве их проживало несколько десятков. — А кто ещё был?
— Раухи, из Фреккенфельда, отец и сын. — Она, кажется, была отлично осведомлена о людях, посещавших её отца. Или хорошо знала своих многочисленных родственников. Потом дева вздыхает.– Ну, и ещё кто-то, я уже и не помню…
— И что же они обо мне говорили?
— Я потом вспомню… — тут Клементина фон Сольмс уже не довольствуется просто объятиями его плеча, она весьма фамильярно прикасается к щеке генерала перчаткой и поворачивает его лицо к себе и привстаёт, тянется, пытается снова поцеловать его в губы.
— Остыньте, моя дорогая, — Волков со смешком отстраняется.
— А что такого? — Искренне удивляется дева. Она усаживается поудобнее рядом с ним, юбки её совсем сбились, и он видел мельком девичьи колени… Да. Чулки у Клементины и вправду розовые.
— Боюсь я, уж и так слухи пойдут, так давайте сохраним благоразумие и не будем бросать тень на вашу чистоту, — отвечает ей генерал.
— Ха! — С вызовом восклицает дева. — Вот уж сказали! Чистоту вспомнили. — Кажется она хотела добавить «вот дурень!» Или что-то вроде того. И дева немного деланно смеётся. — Меня чистоты лишили прямо в коридоре дворца, на полу, ещё три года назад.
— Ах, вот как! — Волков не понимает её: то ли жалуется, то ли хвалится. Что тут ему делать: соболезновать ей или восхищаться?
— Да, дурачок один… Из дружков Георга Альберта со мной это вытворил, думал потом батюшка ему меня замуж отдаст. — Дева, судя по всему, улыбается в темноте. Может ей та история была и приятна. — А батюшка не отдал, а его ещё от двора убрали… Навек. Я о нём больше и не слыхала.
Волков снова не знает как на это всё реагировать, а девица и продолжает, и говорит так, словно бравирует легкостью своих нравов:
— Вы, барон, всё по войнам пропадаете, и не знаете, что чистота девичья, при дворе, не больно-то в цене… Георг Альберт со своим дружками, уже все юбки во дворце позадирали, уже хвалятся списками, говорят, что список на всех приятных дам при дворе составили и всех по очереди пользуют, по списку, хоть там и замужние есть… Не знаю даже верить им дуракам или нет. Да и сам герцог к жёнам не холоден.
— Как хорошо быть молодым герцогом, — произносит генерал, а сам размышляет: ну, это их взаимоотношения… Её общение с молодым принцем… Вообще-то говорило о большой близости кузена и кузины… И теперь это всё выглядело, мягко говоря… Пикантно. Но тут у Волкова сам собою возник и другой вопрос:
— И вы сказали, что и сам герцог… — Он не договаривает. Но и без этого ей всё стало понятно. И она отвечает, вдруг, холодно:
— И какая же нужда вам о том знать?
— Никакой, — тут же соглашается барон. — Мне больше интересно, чтогоспода, приезжавшие к вашему папеньке, говорили обо мне.
И дева сразу смягчается, и снова льнёт к нему:
— Расскажу я вам всё… Всё, что знаю. Но только после… — Теперь же она уже не стесняясь наваливается на него, лезет целоваться. Да ещё… Он чувствует её ловкую ручку, которая своевольно касается его панталон, и настойчиво пробирается к его естеству. Словно ищет ход в его одеждах. А сама дева, даже не просит, а требует и нетерпеливо и немного капризно. — Ну, поцелуйте же меня, барон, ну…
Генерал снова чувствует её запах. Запах вина и благовоний. А ещё едва различимый запах кожи молодой женщины. И в общем он уже не против, чтобы её ручка касалась его. Тем более, что девица, хоть и совсем юна, но кажется знает, что делает.
И тут вдруг в окно кареты заглядывает фон Готт и говорит:
— Доехали! Вот он собор святого Марка.
Волков уже во второй раз отстраняет от себя юную Клементину.
— Бестактный глупец!