Отношения с религией в нашей семье были драматичными, и я поняла это, когда родители сказали, что им надо пожениться. Но не перед лицом Российской Федерации, а в маленькой местной мечети перед имамом. Это называлось специальным словом – никях. Он был невозможен без иджаб и кабуль. Иджаб – предложение, озвученное вслух. Кабуль – согласие на предложение. По правилам отец должен был вручить моей матери махр – свадебный подарок, любой по ее запросу. Но подарки он дарил редко: обычно это была еда, иногда цветы. Я долго металась между миром радикального исполнения всех правил и миром, где мужчины не сомневались в своей религиозности, поджигая сигарету в дни Рамазана[36].
Меня с подростковых лет приводила в замешательство мысль о том, что отношения с религией нужно не только строго определить, но и публично явить миру. Какое-то время я даже читала Коран и подробно изучала молитвы для намаза, пока случайно не споткнулась в книжной лавке о книжку суфийского автора.
Столетия назад суфии писали о том, о чем я знала всегда: Бог есть любовь, – наверное, поэтому мне хотелось плакать, когда я смотрела на кружение дервишей-мевлеви в Стамбуле. Поэтому я всегда плачу, когда слышу азан после долгой разлуки. И поэтому, когда мой брат умер, я зашла в православную церковь и поставила свечку. С того момента я делала это во всех православных церквях и храмах, я заказывала молитву за упокой и ставила свечку, я, неверная, просила милости для моего православного крещеного брата, который никогда не снимал со своей груди самый дешевый и простой крестик, потому что только так должно поступить из любви.
Коран запрещает молиться за неверного, даже если он был твоим братом, поэтому единственное, что мне оставалось, – идти в православный храм, там все служители всегда вопросительно поглядывали на женщину, которая явно направлялась в мечеть, но зачем-то зашла в дом православного Бога. Каждый раз я путалась, куда нужно было ставить свечку, иногда случайно ставила свечку за живого мертвого брата.
Я, неверная дважды, совершаю дуа за брата: мертвого, спившегося, русского, грустного брата, да простят его Иисус, Аллах и все ангелы на земле и на небе. В мире православном и в мире мусульманском я прошу для его души тепла и спокойствия, красоты и смысла, сначала стоя рядом с тонкими свечками и окутанная ладаном, затем – сидя на ковре местной мечети, укутанная в накидку.
Встретимся ли мы в раю и похож ли он на торговый центр – не знаю, но очень надеюсь подойти к автоматической двери и увидеть за чистым прозрачным стеклом его улыбку: это мы типа встретились.
Мы сядем, как в детстве, за большой стационарный комп играть в компьютерные игры, но только не в стрелялки, а в симс: будем строить дома, разрушенные другими людьми, дома для бездомных, дома для мигрантов, дома для женщин, страдающих от домашнего насилия, дома для писателей, где можно писать, дома для каждого, кто не знает и не помнит, что означает столкновение трех букв д-о-м.
В Коране говорится:
«Не подобает Пророку и тем, которые уверовали, просить прощения для многобожников, даже если они были бы родственниками, после того как стало ясно для них, что они – обитатели Огня».
Был ли Сергей обитателем Огня, разве не живые владеют огнем: огнем орудий, пулеметов, пистолетов, снарядов и бомб, разве не живые распространяют огонь по земле, убивая всех, кто кажется им врагом, разве не живые сжигают книги и уничтожают слова других, разве смерть не вычищает огонь, оставляя после себя голые черные палки вместо живых деревьев.
Когда-то огонь принес людям тепло и пропитание, люди благодарно тянули к его языкам свои пальцы, приучили нервные окончания к сладкому и тягучему жару, теперь огонь стал, как и все остальное, способом уничтожения.
Я выписываю длинную православную молитву за упокой души Сергея и вмешиваю в нее, как в тесто или фарш для долмы, мусульманскую дуа[37] за мертвого. Это будет моя молитва, написанная моими руками, выплаканная моими глазами, созданная моим телом, – молитва невозможная и запрещенная, но единственно верная.
Пунктирная линия этой истории подходит к завершению, я подношу чистые руки к лицу ладонями вверх, от них слегка пахнет потом, левая и правая плотно прижаты друг к другу, между ними тонкая щель, пальцы чуть согнуты. Руки прикрывают лицо от чужих, подобно книжным листам, направленные внутрь горя. Я поднимаю руки на уровень плеч и говорю:
Аллаху Акбар[38]
Помяни, Господи Боже наш, вечнаго раба Твоего Се́ргия,
аллахуммя иння Се́ргий фии зиммятикя хябли
яко Благ и Человеколюбец,
Кладу правую руку поверх левой:
джявярикя факъыхи мин фитнятиль-къабри
отпущаяй грехи и потребляяй неправды,
уа а’заабин-нняри уа антя ахлюль-вяфя-и вяль-хяккъ.
ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения
Наклоняюсь вперед так, чтобы спина и шея были параллельны земле, а ладони и пальцы лежали на коленях.
фягъфирляху вярхямхю иннякя антяль-гъафурур-рахиим [39]
и невольная, избави его вечныя муки и огня геенскаго
аллахуммягъфир-ляху уархямху уагафихи
даруй ему причастие и наслаждение вечных Твоих благих,
Поднимаюсь и стоя произношу:
уагъфу а’нху уа акрим нузулляху уа уасси’
уготованных любящым Тя:
мудхъаляху уагъсильху биль-мя-и
аще бо и согреши, но не отступи от Тебе,
Наклоняюсь так, чтобы голова, колени и кисти рук были на земле, а лоб и нос касались ее, и говорю:
уассяльджи уабяради уа някъкыхи
и несумненно во Отца и Сына и Святаго Духа,
миняль-хъатаайа кямя
Аминь.
Поднимаюсь и сажусь на колени. Левая стопа повернута боком на пол, правая – касается пола только пальцами, руки лежат на коленях:
Неисповедимы судьбы Твои, Господи!
някъкайтяль-сяубяль-абйяда
Господи!
Встаю и говорю:
миняд-дяняси
Ты токмо Един веси,
уа абдильху дяран хъайран мин
чесо ради быть, яко раб Твоей Се́ргий во едино мгновение ока пожерт бысть зиянием смерти.
Поворачиваю голову вправо и говорю:
дярихи уа ахляль хъайран мин ахлихи уазяуджян хъайран мин
молим Тя, приими под Твое благоутробие зяуджихи уа-аджильхуль-джяннятя
и воскреси их в жизнь вечную, святую и блаженную.
Поворачиваю голову влево и говорю:
уа агъинзху мин а’зябиль-кабри уа а’зябин-няр [40]