– Тихо, тихо, – негромко произнёс он, глядя Саньку прямо в глаза, – не шуми. Лучше пошли в какой-нибудь свободный кабинет. Всё там нам покажешь и расскажешь. Ни к чему людей пугать. Меньше знают – крепче спят.
Санёк не сразу высвободился из крепкого захвата чекиста, только несколько раз судорожно кивнул, тараща тёмные сливы глаз.
Никифоров ласково улыбнулся и убрал ладонь от лица Санька. Тот перевёл дыхание и почти спокойно сказал:
– Можно в Красный уголок. Там сейчас пусто. И ключ на гвоздике у дверей висит.
Они молчаливой гурьбой двинулись в Красный уголок, а Денис почему-то всё не спускал глаз с фотографии или, может, открытки в руках Санька. Зачем-то ему было нужно непременно рассмотреть, понять – что же там такое нарисовано.
Через полминуты они расположились в довольно просторной комнате, судя по до сих пор витавшим в воздухе запахам съестного – тут у бывших хозяев была столовая. Или у Дениса уже разыгралось воображение? Просто длинные старые столы были так похожи на обеденные. Когда-то он видел подобную обстановку…
Денис тряхнул головой, отгоняя неизвестно откуда взявшиеся и такие неуместные сейчас воспоминания.
– Кто принёс – не знаю. Вахтёр говорит, сам не видел. Только взялся конверт ниоткуда. Без штемпелей и обратного адреса. Он сослепу и не понял, что мне. Пока ребята адресата ему вслух не прочитали, – Санёк только что не подпрыгивал от возбуждения, рассказывая скороговоркой о происшествии.
Иванов тяжело вздохнул:
– Да уж… Про отпечатки пальцев можно забыть. Его кто только уже не лапал…
А Никифоров тем временем как-то незаметно, но довольно ловко завладел и конвертом, и фотографией и теперь, положив их перед собой на стол, внимательно изучал. Денис и Иванов тоже придвинулись ближе. Да, это была именно фотография. С неё на них смотрела Настя Окунева. Строго и укоризненно. В белой блузке и косынке на плечах. Скорее всего, косынка была красной, но на фотографии этого было не видно.
«Да, он любит красные платки. – Денис внимательно вглядывался в фотографию. – Интересно, где Потрошитель её взял?»
– Наверное, в университете фотографировалась. Для стенгазеты или доски почёта, – сказал Санёк со знанием дела и протянул было руку, чтобы взять фотографию со стола, но Никифоров только быстро глянул на него, и Санёк испуганно отступил на шаг, спрятав руки в карманы.
Конверт ничего особенного из себя не представлял. Обычный такой конверт, их сотнями продают в почтовых отделениях. Денис редко писал письма, вернее сказать – никогда, но знал, что стоят они десять копеек за штуку. Можно попытаться снять с него отпечатки пальцев, но… Иванов прав, бессмысленно это.
Никифоров аккуратно, за самый краешек приподнял фотографию и перевернул её обратной стороной вверх.
На желтоватой плотной бумаге были чётко выведены несколько строк. Прежде чем читать то, что написано, Денис по старой оперской привычке оценил текст в целом. Строчки были ровные, словно написанные по линейке. Почерк у писавшего был каллиграфический, но уж слишком вычурный. Завитушки на концах слов делали буквы кудрявыми и какими-то словно театральными. Человек, написавший это, явно много о себе понимает и думает. Это был первый вывод, который сделал Денис.
Потом он чуть прищурился, цепко вглядываясь в убористые строки, и прочитал: «Уважаемый товарищ Тролев, именно Вам я обязан звучным прозвищем и известностью в широких кругах. Поэтому имею честь пригласить Вас на заключительный акт своего представления. Вам обеспечено место в первом ряду. Место и время сообщу Вам дополнительно.
P.S. Приветствую граждан милиционеров».
– То есть он не против, что вы, Александр, показали нам его послание… – задумчиво протянул Иванов.
Никифоров хмыкнул:
– Он прямо-таки на этом настаивает…
Денис внимательно слушал и наблюдал, но пока ничего не говорил. Рано было делать выводы. Он всё так же молча полез в карман за папиросами и наткнулся пальцами на лист плотной бумаги. На секунду замер и быстро обвёл глазами присутствующих. Всем было не до него.
Иванов, Никифоров и Тролев по-прежнему были увлечены изучением улик.
Денис негромко кашлянул и смущённо протянул:
– Тролев, а где у вас тут удобства?
Санёк вскинул голову и рассеянно махнул рукой:
– Прямо по коридору, там, в самом конце. Увидите.
Денис кивнул и шагнул к двери, поймав взгляды товарищей по следствию. Иванова – удивлённый и внимательный. И Никифорова – недовольный и презрительный.
– Коня привязать пошёл? – буркнул чекист себе под нос, но так, чтобы Денис непременно услышал. Что подумает про него Никифоров, Денису было глубоко плевать, а вот Иванов, кажется, просёк, что не по нужде малой или большой он собрался. Но какое-то шестое, непонятное чувство говорило Денису, что не стоит при всех вынимать таинственный листок из кармана.
В редакционной уборной горела единственная тусклая лампочка, пахло плохо прополосканными половыми тряпками и хлоркой и было довольно холодно. Эту часть здания топили гораздо экономней, чем остальные.
Денис набросил на дверь крючок, привалился спиной к стене и поспешно достал листок бумаги. На нём всё тем же витиеватым почерком было написано: «Не верь никому, особенно мне. Если ты знаешь, кто я. Если нет, то поспеши узнать. Адель долго ждать не станет».
Денис аккуратно сложил листок вчетверо, засунул его в нагрудный карман и вышел из туалета. Он до сих пор не был уверен, что стоило кому-то говорить о записке. Почему Потрошитель звал Окуневу Адель, было непонятно. Но что речь именно о ней, Денис был уверен. Что там творится в голове сумасшедшего убийцы – тёмный лес.
Но в одном Денис был точно уверен – Потрошитель выйдет на связь ещё. Сообщит Денису, где именно ждёт его Адель.
По-прежнему сомневаясь, он вернулся в Красный уголок редакции. Диспозиция тут несколько поменялась.
Кто-то упаковал конверт и фотографию в картонную коробку и даже перевязал бечёвкой. Скорее всего, позаботился Иванов, коробка и стояла к нему ближе всех.
Тролев повернул голову на звук открываемой двери, но тут же опять отвернулся к Никифорову, продолжив прерванную приходом Дениса фразу:
– …Нет, я точно его не видел раньше. Если кто и из наших писал, то не из репортёров. Я их каракули из тысячи узнаю.
Тролев устало потёр глаза и свёл на переносице брови.
– Нет. Не могу вспомнить, чтобы раньше видел…
Он явно пытался помочь и даже злился сам на себя от бессилия.
Ожаров задумчиво переводил взгляд с Санька на Иванова, потом на Никифорова и мучительно размышлял, кто из них оставил записку у него на столе. По