Дежурный недоуменно пожал плечами, но спорить не стал. Пустить Тролева – значит, пустить. Дозваниваться до Настьки Окуневой – значит, дозваниваться. Чего с этих сыскарей взять? Особенно с группы Ожарова.
Глава 20
– Здравствуй, Настя! – Он неслышно, даже снег не скрипнул под подошвами, подошёл к ней почти вплотную, прежде чем окликнуть.
От неожиданности девушка оскользнулась на плохо вычищенной узкой дорожке и непременно упала бы, если бы её не подхватила под локоть сильная мужская рука.
– Ну, ты чего? Задумалась, что ли? Бежишь куда-то, по сторонам не смотришь. – Он снисходительно улыбнулся и заботливо оглядел девушку с ног до головы. Отряхнул с её плеч невесомую ледяную пыль и заглянул в бездонные, широко распахнутые глаза. В девичьих зрачках плескался страх, почти ужас. И пахло от неё очень приятно. Хотя от них всегда приятно пахло, когда они пугались. От этого в груди разлилась сладкая истома.
Но тут девушка вгляделась в его лицо. По мере узнавания страх в её глазах таял детским снежком, угодившим в котёл с кипящим пряным вином, какое всегда варили зимой на рыночной площади по праздникам и воскресеньям.
Он опять улыбнулся: всё шло по плану. Сейчас она успокоится и не будет сопротивляться. А ужас… Он ещё вернётся, и не раз. Заблестит бисеринками пота на висках и верхней губе. Застынет алмазными слезинками в уголках прекрасных фиалковых глаз. Сведёт ледяной судорогой тонкие изящные пальцы.
Предвкушая будущее удовольствие, он чуть не потерялся в настоящем. К реальности его вернула сама девушка.
– Фух… Напугалась даже. – Она доверчиво оперлась на услужливо подставленный локоть и радостно блеснула глазами. – А я домой. Устала за день, как будто тонну угля перекидала. А ведь вроде ничего такого и не делала. Но, оказывается, есть что-то и потяжелее угля!
От этих слов его лицо свела непроизвольная судорога – всё же эта нынешняя манера использовать женщин совсем не по назначению была диким варварством.
Но он тут же спрятал своё недовольство за дружеским участливым вопросом:
– А чего одна домой? Это неправильно, говорили же – одной не ходить.
Девушка беспечно махнула рукой:
– Да я освободилась, а Федя куда-то отошёл, не хотелось его ждать. Сегодня у подружки день рождения, я хотела побыстрее домой попасть, переодеться к празднику.
– Ну, значит, я вовремя. Провожу, – постановил он и, видя, что она собралась возражать, решительно добавил: – И не спорь со старшими!
Она рассыпалась лёгким хрустальным смехом и доверчиво свернула вслед за ним в ближайшую подворотню.
***
Санёк был растерян и даже – потерян. Не верь он так искренне в неизбежное светлое будущее, непременно бы отчаялся. И ведь было с чего! По его мнению, ситуация заходила в тупик. Конечно, он не знал всего, что происходит, но то, что видел, было более чем непонятно. И даже не просто непонятно, а откровенно странно.
Взрослые, ответственные люди вели себя, на взгляд Санька, как-то очень бестолково. Словно не понимали всей важности происходящего. Или путали первостепенное и проходное.
Санёк считал, это от того, что глаз у них замыливается от количества проблем и неумения отделить архиважное и политически необходимое в данный исторический момент, как писал в своих статьях Владимир Ильич Ленин, от мелкобуржуазного.
Зациклились они там, в Угрозыске, на Рыкове. Да, гражданин он, конечно, подозрительный. Но ведь Рыков – бирюк натуральный. С ним ни одна гражданка никуда не пошла бы, а тем более такая красотка, как Алька Матросова.
Чтобы самому не пугаться Потрошителя, Санёк старался думать о нём с изрядной долей иронии и мысленно создал себе несколько пародийный или опереточный образ злодея. Эдакий мрачный рыцарь, короче – персонаж из бывших. Высокий, закутанный в тёмный плащ, на самые глаза надвинута фасонная фетровая шляпа, и обязательно – узконосые щегольские сапоги на ногах! А ещё – непременно в бархатной полумаске и с тонкими, лихо закрученными усиками. Представишь такое, и невольно смех разбирает.
А если серьёзно, то первый, на кого бы подумал Санёк, – это московский следователь. Умён, красив, циничен и очень нравится женщинам. Даже Настя Окунева, кажется, отвлеклась от своего рыжего Ожарова и посматривала в сторону Иванова с явной благосклонностью.
Не первый раз сомнения одолевали Санька насчёт Иванова, ох, не первый. Но ведь на момент преступлений его не было в городе, верно? Хотя… Такой многомудрый человек если бы уж решился на преступление, то точно бы озаботился для себя хорошим и неопровержимым алиби.
В общем, личность следователя Иванова казалась Саньку загадочной и вызывала не меньший интерес, чем личность Потрошителя.
Поэтому, как только Иванов вышел из редакции, Санёк, не долго сомневаясь, рванул, но не за московским следователем, за этим следить было бесполезно, а по адресу той самой гражданки, на которую напала собака. Конечно, был риск, что интерес Иванова праздный и спросил тот про гражданку просто так, для поддержания разговора, но Санёк простуженным носом чуял – нет, не просто так интересовался московский следователь случаями нападения собак на женщин. Тем более когда женщина – не просто женщина, а самая натуральная блондинка.
Правда, по дороге пришлось завернуть в пару мест, но это не страшно. Не на пять же минут Иванов к гражданке придёт. Наверняка задержится.
Пока Санёк трясся в промёрзшем насквозь вагоне трамвая, в голове роились самые разнообразные мысли. А из-за того, что логичного объяснения поведению Иванова пока не находилось, эти мысли принимали самые разнообразные формы, иногда – фантастические и даже фантасмагорические.
Ведь связана же эта псина как-то с расследованием, верно? Или гражданка? Или обе сразу? Не просто же так Иванов своё драгоценное время решил на них потратить.
Одна из собственных версий Саньку уж очень понравилась. Конечно, она была самой неправдоподобной и сказочной, но очень уж вкусной. И Санёк отпустил вожжи фантазии.
А что, если Потрошитель не просто больной на всю голову убийца и садист, а вообще – оборотень?! И теперь будет за советскими гражданками в образе собаки охотиться? А Иванов заподозрил что-то неладное, ум-то у него, в отличие от N-ских милиционеров, не зашоренный, и теперь собирает факты.
Вот была бы сенсация! Санёк прижмурился, в голове замелькали заголовки один ярче другого: «Собаки империализма убивают советских гражданок!», «У капитализма на самом деле волчье лицо!» и «Простой советский репортёр в смертельной схватке убил оборотня – врага народа!».
Вагон дёрнулся и остановился, лязгнув разом всем своим стальным скелетом. И Санёк, выкинув из головы несостоявшиеся сенсации, выпрыгнул на утоптанный снег остановки.