Прокурор кивнул и ещё сильнее нахмурился:
– Да, у нас тут уже ответственных работников режут, а воз и ныне там. Когда будут результаты по делу?
– Пётр Данилович, но факты пока очень разрознены и непонятны. Самое то следователю разбираться, а уж потом мы вам их сгруппируем и предоставим для принятия стратегически важного решения, – совершенно неожиданно заговорил Иванов, и голос его был полон глубокого уважения и даже немного подобострастия, но Денис явственно уловил в нём скрытые нотки иронии или даже сарказма.
Молчалина, однако, эта тирада московского следователя, кажется, очень даже удовлетворила, и скрытой издёвки он в ней точно не уловил. Или сделал вид, что не уловил. Прокурор расправил плечи и чуть заметно улыбнулся:
– Ну, это так. Согласен с вами, товарищ Иванов.
Никифоров зло сверкнул глазами и упрямо заявил:
– И всё-таки я настаиваю, чтобы товарищи Иванов и Ожаров объяснили нам, где находились этой ночью. И почему был убит свидетель по их делу, ответственный работник наркомата, я хотел бы заметить. И убит именно тогда, когда мы арестовали реального подозреваемого в убийствах наших советских женщин. Видится мне в этом убийстве вредительство и саботаж!
Но Молчалину этот поворот разговора явно не понравился.
– Климент Андреевич, ты палку-то не перегибай, – одёрнул он майора. Затем несколько секунд помолчал, хмуря брови, и, наконец, поднялся с места. – Вижу, пока моё вмешательство действительно не нужно. Работайте, товарищи. И держите меня в курсе.
Когда за Молчалиным закрылась дверь, Мальков повернулся к Денису:
– Так, забираете это дело себе. Съезди сам на место преступления, авось чего ещё своим взглядом углядишь.
Уязвлённый Никифоров вскинулся:
– Мои люди должны быть включены в оперативную группу! И на место преступления я поеду вместе с товарищами.
Мальков кивнул:
– Думаю, это правильное решение.
Денис и не думал возражать. Хлопцы у Никифорова были грамотные, цепкие, только бы мешать не вздумали, но дело принимало такой оборот, что не до грызни уже. Да и сам Никифоров это явно понимал. Просто нервы у майора сдали. Бывает.
Минут через пять, обговорив детали и организационные мелочи, Мальков их всех отпустил. А ещё пятнадцать минут спустя вся оперативная группа, включая Иванова, грузилась в два стоящих возле крыльца автомобиля.
***
Зинаида неотрывно глядела в окно. Потом перевела взгляд на свои руки, пытаясь унять лёгкую дрожь. Нарочито аккуратным движением завела за ухо выбившуюся из причёски прядь волос и, наконец, повернулась к Никифорову, сидящему за столом.
Своё недовольство товарищ майор скрыть не пытался. Он тяжело смотрел на Зинаиду исподлобья, перед ним на столе лежал чистый лист бумаги, по которому он постукивал карандашом, словно отмеряя метрономом время, отведённое ей.
Наконец он заговорил:
– Ты испытываешь моё терпение. Оно – не безгранично. Пользы пока от тебя – как от козла молока. Как и от твоего мальчишки. Я ведь могу и передумать.
Зинаида улыбнулась, мягко и немного виновато, как рассерженному ребёнку. Никифорова она не боялась, но и сердить его не хотелось. Не ради себя, а для Саши.
– Московский следователь вместе с практиканткой куда-то ездили вдвоём.
Никифоров фыркнул:
– Знаю. Новость не очень свежая. И вернулись только утром.
Зинаида покачала головой:
– Не утром. Ночным скорым прибыли.
Никифоров заинтересованно приподнял брови и перестал стучать карандашом по бумаге.
– Это точно?
– Точнее некуда. Мне Саша рассказывал, что видел их на вокзале. – Теперь Зинаида улыбалась довольно. Хорошо, что угодила Никифорову, не стоит его злить. Ни к чему.
Никифоров задумчиво почесал переносицу.
– Спасибо, Зинаида. Значит, ночным… Это меняет дело.
– Ну, так я пойду? – Зинаида поднялась со стула и плавным движением поправила на груди блузку.
Никифоров слегка улыбнулся: вот ведь ведьмино племя бабы! А вслух сказал:
– Отвезут тебя, незачем одной по темноте ходить. Время сейчас неспокойное. Да и студёно на улице. Замёрзнешь.
Он встал из-за стола, помог Зинаиде надеть шубку и проводил до двери.
– Ночным… Вот как… А где же вы, гражданин московский следователь, были? Почему в гостиницу не пошли? – Никифоров смотрел на закрывшуюся дверь и насмешливо щурился.
Глава 18
Люди назвали его Стилетом Милосердия. В этом были ирония и правда жизни и вечности. Да, он был милосерден к ним. По-своему.
Сменялись эпохи, идолы, даже боги, а он – был. Иногда – тихо дремал целыми столетиями, равнодушный ко всему и ко всем. А иногда… Иногда он просыпался. И однажды понял, что не спать – интереснее. Да, за свою вечность он так и не растратил интереса – если не к жизни, то к её проявлениям.
Он впитывал ощущения, запахи, вкусы и чувства. Чтобы потом, когда снова уснёт, было что видеть во снах, вспоминать. До тех пор, пока снова не захочет проснуться.
Потому что душа аватара погибала, не выдержав его силы. Хоть и было за его вечность несколько душ, которые выжили, не сгорев в его пламени. Конечно, они всё же теряли индивидуальность и смешивались с его сущностью, отдавая ей часть себя.
Это происходило по разным причинам, но чаще всего виной были эмоции и чувства существа. Гнев, любовь или, как в последнем случае, жажда мести.
Она оказалась сильнее любви, гнева и почти не уступала по мощи ему самому. Месть сожгла душу человека, став самостоятельной сущностью.
***
События нанизывались на нить времени с невероятной скоростью – не успевал Сергей осмыслить одно, как следующее затмевало своей значимостью предыдущее. Словно неведомые силы пытались помешать ему, сбить со следа. Но Сергей чувствовал… нет, он знал, что развязка близка. На это указывало всё. И закручивающаяся спираль происходящего, и обострившееся до невозможности чутьё, и даже странные, беспокойные сны, которые вернулись из небытия прошлого и снова тревожили его холодными тёмными ночами.
Дни были нашпигованы происшествиями, как колбаса салом. Найти минуту, чтобы остаться с Ожаровым наедине и выработать стратегию и тактику, не получалось. Да что там – просто обменяться фактами и то было сложно. А ведь поговорить было о чём.