Яго, сидя за столом, с довольным видом кивал, подхватывая её слова: «Вот так, сеньора! Вы — истинная патриотка!» и прочее в этом духе. Я же, честно говоря, устал от этой бесконечной революционной риторики, но ничего не поделаешь. Зато кормят, и этот факт покрывает всё остальное. Пусть мелют языком сколько угодно, я привычный. И организму это идет на пользу: вроде мышцы появились, даже на животе какой-то намек на кубики есть. Пока это вижу только я, но путь выбрал правильный. Тренировки и сытная еда. Вот два простых рецепта.
Пока сеньора колдовала у очага, я не сидел без дела. Помогал ей по хозяйству — таскал воду, рубил дрова, ощипывал и обжигал кур. Всё это было привычно. К тому же так время идет быстрее, чем когда бездельничаешь.
Утром третьего дня мы снова загрузились в наш «Форд». Мигель, несмотря на распухший большой палец на правой ступне, который он отбил накануне, бодрился, но я видел, как он морщится при каждом шаге. Ступня отекла, палец посинел и разбух.
— Ничего, скоро доберёмся, — подбадривал его Сантьяго. — Осталось совсем немного.
Дорога, по которой мы ехали, была уже совсем тропой. Иногда она сужалась до едва заметной колеи, заросшей высокой травой и кустарником. Стволы деревьев, раскидистые и мощные, смыкались над нами, создавая полумрак, который усиливался от низко висящих туч. Солнца не было видно, и воздух был влажным, тяжёлым, насыщенным запахом прелой листвы и земли. Некоторые участки были такими заросшими, что я с трудом различал, где заканчивается дорога и начинается лес. В одном месте нам пришлось пробираться через заросли колючих кустов, ветки которых скрежетали по кузову грузовика.
Я невольно подумал, что случись что, и мне бы никогда не найти обратный путь. Эти дороги были похожи на лабиринт, созданный самой природой, где каждый поворот, каждый холм казался одинаковым, и ориентироваться можно было только по каким-то еле заметным приметам, известным лишь тем, кто по ним передвигался не один раз. К тому же в открытом кузове мы с Мигелем больше были заняты попытками укрыться от хлеставших веток. Зато Сантьяго не умолкал ни на минуту, отпуская шуточки и рассказывая анекдоты.
На одном из привалов, когда мы остановились возле небольшой речки, чтобы набрать воды и немного передохнуть, между Педро и Сантьяго вспыхнула ссора. Она, очевидно, назревала уже давно, то затухая, то вспыхивая новыми искрами.
— Ты слишком много болтаешь, Яго, — начал Педро, его голос был глухим, низким, словно рычание дикого зверя. — Твои шуточки уже надоели. Глупые анекдоты достали. Ты можешь просто заткнуться и показывать дорогу?
— Ты слишком мрачный, Педро, расслабься, — парировал Сантьяго, с его обычным бесшабашным видом. — Надо радоваться жизни, а не ходить с таким лицом, будто у тебя все родные только что умерли.
— Радоваться? — Педро усмехнулся, и его усмешка была горькой. — Когда наши братья гибнут, когда народ страдает, ты предлагаешь мне радоваться?
— Мы победим! — Сантьяго хлопнул по плечу Мигеля, который сидел рядом, наблюдая за спором с ничего не выражающим лицом. — Разве нет, Мигель? Наш Команданте нас не оставит!
— Я устал от твоей болтовни, — прошипел Педро, и его кулаки сжались. — Ты думаешь, это игра? Ты думаешь, мы здесь ради смеха?
— Я думаю, ты слишком серьёзен, Педро, — ответил Сантьяго, и в его голосе прозвучала нотка вызова. — От этого люди быстрее стареют.
В одно мгновение их спор перерос в драку. Педро, быстрый, несмотря на свой вес, бросился на Сантьяго, пытаясь ударить его в лицо. Тот увернулся, отскочил, и они начали кружить, обмениваясь ударами и ругательствами. Их голоса, до этого приглушенные, теперь звучали громко, разрывая тишину леса. Мигель, хромая на больную ногу, попытался их разнять, но его оттолкнули в сторону.
— Остановитесь! — крикнул я, шагнув между ними и оттолкнув каждого из них в разные стороны. — Здесь не место для драк!
Педро, замахнувшийся на Сантьяго, на мгновение замер. Сантьяго, приготовившийся к ответному удару, тоже опустил руки. Их лица были перекошены яростью, но они послушались.
— Успокойтесь! — повторил я. — Давайте немного потерпим!
Педро тяжело дышал, его грудь вздымалась. Он бросил на Сантьяго испепеляющий взгляд, но ничего не сказал. Сантьяго лишь усмехнулся, поправил свою рубашку, на которой уже появились пятна от пыли.
— Хорошо, Луис, — сказал он, его голос был чуть хриплым. — Ты прав. Мы не враги.
— Я не сяду с ним в кабину! — вдруг заявил Педро, указывая на Сантьяго. — Я поеду в кузове!
Сантьяго лишь пожал плечами. Пусть Педро посидит, укрываясь от веток брезентом. Ему на пользу пойдет, а то от его мрачности иногда кажется, что скоро всё молоко в округе прокиснет. Вроде до отъезда из Гисы он пободрее был. Так я тоже не очень рад ехать от своего нового дома, в котором даже пожить не успел.
— Хорошо, — ответил я. — Мигель, садись в кабину.
— Не, я в кузове останусь. Когда лежишь, нога не так болит.
— Ладно, тогда я поеду с Яго.
И мы продолжили путь. Сантьяго, сидя рядом, нисколько не переживал по поводу ссоры. Он без умолку рассказывал байки и анекдоты, перемежая их рассказами о счастливом будущем, которые почерпнул из всяких агиток. При этом он перекрикивал двигатель грузовика и умудрялся не охрипнуть. Я же, слушая его, невольно улыбался. Его бесконечный оптимизм был заразителен.
Последний привал мы сделали, совсем немного не добравшись до места. Просто в темноте ехать опасно, как сказал Сантьяго, так что лучше с утра выдвинуться.
* * *
Проснулись все как по команде. Даже не завтракали — сходили, оросили деревья, и полезли в машину. Но отъехали мы недалеко, пару километров. Мотор грузовика вдруг затарахтел, и резко затих. «Наверное, попрощался с нами», подумал я. Попытался завести, но ничего не получилось. Мы вылезли из кабины и открыли капот. К сожалению, таблички с надписью «Дёрни здесь, и всё пройдёт» там не было. А я тот еще специалист. Внутрь мотора полез Яго, но тоже ничего не добился. Потом пришел Педро. Глубокомысленно изрек, что проблема, возможно, в зажигании. Или подаче топлива. Как по мне, так грузовик сдох от старости. Ему сколько? Лет двадцать, наверное. На нем бы товары по ближним магазинам