И все же, когда Ард стукнул посохом о землю, капитан не ожидал именно этого. Того, что он не только увидит, как каменная поверхность площадки зайдется волнами встревоженного озера, но и почувствует собственными ступнями. Милар действительно вместо твердой почвы оказался на воде.
Волны разошлись в разные стороны, а затем камень выстрелил в небо… в потолок, разбитыми осколками. И там, где гранитная крышка раскололась, на свободу вырвалась вьюга и метель. Она закружила по древнему залу, покрывая стены сверкающим инеем, складывающимся в узоры наскальной живописи зверей и незнакомой Милару природы; укрыла ледяной коркой омерзительные изваяния, заменявшие ступени; превратила в громадные сугробы раболепные статуи, а затем замерла белоснежным туманом.
Капитан на секунду подумал, что поежится от холода, но вместо этого вдруг понял, что ему тепло. Даже теплее, чем было прежде. Как если бы он, как раньше, в детстве, завернулся в одеяло на родной кровати, спрятавшись от ночных кошмаров и всех невзгод.
Зазвенела капель. А может смех. А может все сразу.
Вампир и ведьма, прежде застывшие в вихре из крови и стекла, разлетелись в разные стороны. Милар не успел понять, как именно это произошло, но мгновением прежде Арда держал за руку стеклянный мираж, а теперь сама черноволосая ведьма. Из плоти и крови.
Нет, капитану, все же, не показалось. Ведьма действительно испытывала от прикосновения жгучую боль, а на запястье напарника и в правду сияли очертания женских губ. И, скорее всего, совсем не губ Тесс…
Впрочем, сейчас Милара заботил куда больше вампир, нежели тайны его напарника.
Тварь замахнулась клинком, пытаясь создать очередной кровавое уродство, но мимо него пронесся смеющийся порыв безобидной пурги и вампир, как в каком-то нелепом театральном представлении… попросту поскользнулся. Под его ногами протянулось полотно льда и древний монстр, одолевший трех военных магов, включая Мшистого, действительно споткнулся.
Его плащ раскрылся широкими крыльями, но не смог поднять своего владельца. Его тут же сковали ледяные оковы опустившейся сверху метели, а вампир уже рухнул внутрь платформы.
Именно внутрь.
Лед под его весом раскололся и тварь упала в недра морозного озера, внезапно образовавшегося там, где только что находились гранитные камни окровавленной пирамиды.
Милар не особо отдавал себе отчет в том, что происходило, а самое главное — в том, что он видел, слышал и чувствовал. Он мог поклясться перед иконами святых и гербами Вечных Ангелов, что он стоял на камнях, дышал затхлым воздухом подземного святилища, а видел только сумрак и пирамиду с отсеченной вершиной. Но при этом, ему в нос настойчиво бил запах молодого снега, о кожу ласковым котом терся пока еще не кусачий мороз, а перед глазами застыло озеро. И в этом озере барахтался древний вампир.
С отчаяньем утопающего (хоть «живой» мертвец и не мог утонуть) он тянул когтистые лапы к поверхности, но та несмотря на то, что находилось на одном и том же уровне, зрительно постоянно удалялась. А может это вампир погружался все глубже и глубже в синие недра, которых на самом здесь не было и быть не могло…
Милар пару раз видел сражающихся Звездных Магов, но это никогда не выглядело… так. Пожалуй, он теперь понимал, почему из всего Черного Дома лишь нескольких магов-оперативников отправляли для задержания или ликвидации Эан’Хане.
Темный плащ вампира, обернувшись оторванным и ожившим лоскутом ночного неба, кружил обрывками тьмы вокруг своего владельца, пытаясь отразить натиск ледяных потоков… принявших форму игривых выдр. Те даже не норовили укусить или оцарапать тварь, лишь тянули ту все глубже и глубже на дно. Пока, наконец, вампир, не вырвал из их плена руку и не надкусил на той запястье.
Кровавое марево заструилось сквозь ледяную толщу и вампира выбросила на верх, где тот снова приземлился на… жесткий лед, будто и не было ни озера, ни выдр. Маленьким зверькам на смену пришли статные ели. Выросшие прямо здесь, на глаза. Настолько чистые и изящные, что казались хрустальными статуэтками, только в натуральную величину.
Снова подул тот странный морозный ветер, вместо кусачего, злого холода, приносящий с собой нежную, полузабытую теплоту детской постели, где нет ни тревог ни невзгод.
Вампир закричал что-то на уже знакомом, но все еще непонятном Милару языке. Кажется, это язык Фае:
— Ehok tur!
Звучало грубо, как проклятье или ругательство…
Треснули кости в «здоровой руке» вампира и из ран заструилась черная, вязкая кровь, даже больше напоминающая мазут, нежели сам мазут! Громадной кляксой, размером с молодого теленка, она покатилась по ледяному настилу, попутно разевая пасть, внутри которой торчали кровавые кристаллы.
Милар вскинул револьвер и прицелился в голову вампира. Чутье дознавателя подсказывало ему, что если клякса достигнет цели, то его напарника и странную ведьму не спасут никакие чары. Но стрелять так и не пришлось.
Тот самый ветер, что поселился среди хрустальных елей, припорошенных снегом, побежал среди их пушистых, ледяных крон. Те застучали друг о друга и по гроту полетела свирель. Наполненная смехом и крикам, тяжелым вздохом засыпающих ручьев, укрывающихся морозным одеялом и чем-то еще. Много чем, если честно. Просто большинству этих звуков Милар, в течении жизни, не особо предавал значения. Слышал, но не слушал, и потому теперь не мог вспомнить, откуда помнит их.
Но все же они были.
Пришли сюда по первому же зову юноши с глазами, затопленными синей дымкой.
Звук все нарастал и нарастал, пока не стал оглушительным гвалтом. Может быть, именно с таким жутким хором с гор сходит лавина? Милар не знал.
Но ему казалось, что именно так и произошло. Звук обернулся многотонной, бесконечно тянущейся лавиной, рухнувшей на вампира. Не было ни снега, ни льда, но мертвец рухнул даже не как подкошенный, а как сломанная кукла.
Его ноги треснули в десятках местах и кости, пронзая плоть, разлетелись мелкими щепками. Бумажной гармошкой, тварь сложилась в нескольких местах. Ребра прыснули в разные стороны, а руки раздробились настолько, что от них осталось лишь невзрачное месиво.
Вампир что-то кричал и пытался пошевелиться, но на его теле отображалось бесчисленное количество ударов, нанесенных невидимой лавиной. И та не переставала бить до тех пор, пока не смолк ветер, а вместе с ним не закончили свою сперва веселую, а затем жуткую песнь ледяные деревья.
Тварь хрипела и дрожала. Её тело