— Милая, женщины в Империи тоже могут голосовать.
— Только дочери и жены военной аристократии, а еще военнообязанные, — тут же парировала прелестная девушка, которая, судя по внешнему виду, лишь парой месяцев назад получила документы. — А все, кто, к примеру, не имеет регалий мага, или белого чепчика медсестры — мы, по какой-то причине, голосовать не имеем права.
— Дорогая, если тебе так важно голосовать, я готов немедленно оплатить твое обучение на медсестру.
— Чтобы я ковырялась в чужих испражнениях и подносила утку страдальцам? — слегка скривилась девушка и снова приложилась к фужеру. — Уж прости, милый, но я слишком хороша собой для этого.
— Так в чем же сенсация, дорогой друг? — спросил более старший мужчина, чья спутница со снисхождением смотрела на молодую девушку.
— Тазидах отвязал свою валюту — тах, от Эрталайн, — всплеснул руками молодой франт. — Думаю уже завтра, крайний срок — послезавтра, эта новость будет греметь по всем газетам.
— Неужели⁈ — чуть было не воскликнул его собеседник, на чьем лице отразились одновременно удивление и некоторая растерянность. — Но как же теперь…
— Биржевой курс, дорогой коллега, — качнул фужером франт. — Их тах теперь будет обеспечен объемом торгового рынка, а учитывая то, какими темпами растет их импорт, особенно промышленный, тах вскоре обвалится.
— Неужели Братство, наконец, решило само себе отрезать ноги, — проворчал старший мужчина.
— Не скажите, коллега, дешевый тах сделает экспортные товары Братства конкурентоспособнее на мировом рынке. Как промышленные, так и сельскохозяйственные с сырьевыми, — теперь уже пришел черед франта скривиться. — А учитывая то, какими темпами тазидахцы качают нефть и сколько бочек ежедневно отправляется через Китовый залив в Мелкоморье и дальше по всей планете, то… уже через пару лет Казна Братства будет бултыхаться весьма упитанным пузом.
— Победа на короткой дистанции, но болезнь длинного прогнозирования, Мадромир, — отсалютовал вином мужчина. — Через пять, может восемь лет они поросятами завизжат от инфляции и собственноручно надутого биржевого пузыря. Свободный курс приносит много пользы, бесспорно, но самое ужасное — он создает инфляцию. Пока валюта привязана к Эрталайн на западном материке и к золоту на восточном, инфляция околонулевая.
— Вы, разумеется, правы. Только если Братство не рассчитывает, что пяти лет им будет вполне достаточно.
— Полагаете, они, все же намереваются…
— Полагаем! — перебила молодая девушка. — Что ваша пустая мужская болтовня ни о чем нас с Агнессой уже утомила!
Мадромир с мужчиной переглянулись и, уже заходя в дверь, ведущую к первым дверям партера, молодой франт позволил себе чуть острую фразу:
— Может именно потому, любовь моя, вы и не голосуете?
— Мужлан! — тут же последовал бескомпромиссный ответ.
Ардан, вместе с неспешной толпой поднимаясь на второй этаж, слышал самые разные разговоры. О политике, о моде, о том, в какой ресторан отправиться после окончания представления и еще множество других тем.
Но именно диалог двух, судя по всему, банкиров или биржевых маклеров, ненадолго занял его разум. В последнее время все чаще и чаще они с Миларом натыкались в своей работе на упоминание Братства Тазидахиана и их верных марионеток — Фатийского Княжества.
Марионетки… кукловоды… может быть, ответы на вопросы, которые мучили капитана с капралом, находились за пределами не только Метрополии, но и Империи в целом?
— О работе подумаешь позже, — сам себе напомнил Ардан.
На втором этаже публика разнилась в зависимости от того, по какой лестнице поднималась. Те, кто направлялся в сторону лож бельэтажа, зачастую, выглядели даже статней и обеспеченней тех, кто остался в партере.
А вот посетители балкона первого яруса, не говоря уже про второй, порой создавали впечатление людей, которые выскребли из своих гардеробов самые лучшие наряды. Заботливо выгладили их, местами подшили, починив самые видные огрехи, и заботливо оберегали все то время, пока считали дни до выхода в свет. И пусть для состоятельных господ из лож и партера их наряды выглядели мало чем отличающимися от тех, в которых ходили жители Тенда с Тендари, это их не беспокоило.
Искомая Ардом дверь обнаружилась у края. Ложи бенуара — те, которые располагалась перпендикулярно сцене, закрывая обзор почти на половину происходящего внизу. Сюда, обычно, даже не продавали билеты. Места оставляли для газетчиков-критиков, семей артистов или самих работников театров.
Разумеется, все это, опять же, Ардан знал благодаря Тесс.
Заходя за дверь, он ожидал увидеть переполненную ложу. Все музыканты в труппе Тесс были женаты и с детьми, так что они точно захотели бы, чтобы на такой премьере присутствовали семьи. Но, с удивлением для себя, Арди обнаружил, что ложа пуста.
Почти пуста.
В центре балкончика, с мягкими бортиками, укрытыми подушками, обшитыми красным бархатом, из двенадцати кресел-стульев, соединенных в три ряда, было занято всего одно. Человек, который сидел в нем, носил строгий костюм-тройку атласно-черного цвета, с белоснежной сорочкой и запонками, блестящими гранеными агатами.
— Здравствуйте, господин Эгобар, — прозвучал приятный, мягкий баритон, выдававший спокойного и уверенного в себе человека.
Ардан, тяжело вздохнув, сел рядом с человеком, чье лицо одновременно напоминало кошачью и лисью морды. Вытянутое, худое, с ярко выраженными линиями скул и челюсти, но не настолько, чтобы назвать щеки впалыми.
Лет сорока двух, может сорока пяти. С несколькими седыми прядями в густых, вьющихся каштановых волосах. Он носил прическу куда длиннее нынешней моды и, кажется, нисколько не переживал по данному поводу. Подбородок и выше, вплоть до ушей, слегка поблескивал ухоженной, но будто бы небрежно оставленной, легкой щетиной. Под острым носом аккуратно подстриженные усы.
Холеные пальцы; ногти, явно несколько раз в месяц знавшие инструменты маникюрных специалистов. Худой мужчина не носил часов, а из украшений лишь старое, потертое, выбивающееся из образа обручальное кольцо. Более того — если присмотреться, то становилось понятно, что оно вовсе не из драгоценного металла, а и вовсе — из олова, укрытого латунью.
И можно было бы подумать, что перед вами видный финансовый деятель или, может, ученый, добившийся общественного признания и снискавший себе славу первопроходца научных дебрей.
Но весь образ тут же разбивался, стоило пересечься с ним взглядом. Глубоко посаженные, со слегка прямоугольным, чуть вытянутым разрезом, словно он постоянно хитро прищуривался, Взгляд, пронизывающий до костей. Почти как у хищного зверя. Будто бы этот человек видел своих собеседников насквозь. Знал их каждый предыдущий и каждый следующий шаг. Читал