«Это не так, Марина…»
«Это так! Ты стал бесчувственным чурбаном, а ведь раньше ты был не таким! Ты на меня и не смотришь даже, а раньше любовался, как Мадонной Рафаэлевой! Ты любил меня раньше, а теперь… а теперь…» — бурные рыдания стали продолжением ее фразы. Она закрыла лицо руками и вздрагивала всем телом.
Высоцкий не подошел, не обнял супругу. Он неподвижно стоял в шаге от нее, скрестив на груди руки, и она ощущала исходящий от него холод. Остаток выкуренной сигареты дымился в его руке. Он посмотрел по сторонам в поисках пепельницы. Увидел ее на серванте, подошел, затушил окурок. И снова встал в трех шагах от жены. Немного помолчал, а потом тихо спросил:
«Что ты хочешь?»
Марина отняла руки от лица и проговорила:
«Я хочу, чтоб ты любил меня!»
«Я люблю…»
Марина безошибочно уловила новые нотки, прозвучавшие в этой фразе. Но ей не хотелось верить… Любовь была для нее святыней, и она приносила себя ей в жертву. Но жертвы больше не требовалось… Однако Марина отчаянно цеплялась за надежду, что все еще можно вернуть.
«Тогда давай уедем, Володя! — взмолилась она. — Уедем отсюда, вернемся в Москву, в свой родной мир, и заживем как прежде…»
«Нет, — решительно отрезал Высоцкий. — Я пока не готов вернуться».
Она перестала всхлипывать и посмотрела ему в глаза. И он показался ей пугающе чужим…
Поза его выражала упрямство и готовность стоять на своем.
«Мне здесь не нравится, Володя… — простонала Марина. — Мне надоело здесь! Я страдаю — разве ты не видишь? Мне нет здесь места, среди этих людей! Я чужая здесь, а ты предпочитаешь их общество моему! Прошу тебя, умоляю — давай вернемся!»
Высоцкий помолчал. Отошел к окну, посмотрел на залитую солнцем площадь, и вернулся на прежнее место.
«Нет, Марина, — твердо произнес он. — Мы вернемся тогда, когда решу я».
«Тогда я вернусь одна!» — выкрикнула Влади.
«Как хочешь… — с ледяным спокойствием ответил Высоцкий. — Я не могу тебя удерживать. Ты вправе поступать так, как считаешь нужным».
Марина молча смотрела на него, пытаясь осознать слова, придавившие ее тяжелой глыбой. Все рушилось… безнадежно, безвозвратно. Неужели… это конец? Он даже не пытается ее удержать, убедить не оставлять его. Она ему больше не нужна. А ведь когда-то, во времена «до», все было по-другому…
И безумие отчаяния овладело этой в общем-то разумной и сдержанной женщиной. Обида, досада, злость и ревность поднялись со дна души и, мигом высушив слезы, зажгли в ее глазах адский огонек. Она вскочила. Ее искаженное лицо ошарашило Высоцкого — она была похожа на ведьму. Такой он ее еще не видел, и в растерянности отступил на шаг.
«Ааа… так ты только рад будешь, когда я перестану мешать тебе жить как тебе хочется⁈ — глухим голосом, в котором клокотала ярость, произнесла она. — Да? Надоевшая жена самоустранится, чтобы ты мог беспрепятственно заводить шашни… Я же вижу, как ты смотришь на всех этих женщин, и как они смотрят на тебя. Остроухие всегда готовы на „это“ с любым мужиком, если он не педик и не урод, а амазонки видят в тебе великолепного самца, способного подарить им „хорошую дочь“! О да, ты всегда был бабником… Ни одной юбки не пропускал! А потом просил у меня прощения, на коленях ползал… И я все прощала тебе! Я, дура, любила тебя! Мчалась к любимому мужу, когда ему было плохо, выручала, решала проблемы! Благодаря мне ты увидел мир! А теперь, когда тебе больше не нужна моя помощь и поддержка, когда у тебя есть все, о чем ты мечтал, и даже больше, я стала лишней! Ты пользовался мной! Говорил, что будешь любить вечно, но ты лгал, лгал! Ты гадкий лицемер! Мерзавец! Я тебя ненавижу!»
Голос Маринки сорвался на визг. Она бросилась к мужу, чтобы залепить пощечину. Он перехватил ее руку, встряхнул и толкнул супругу обратно в кресло.
«Пусть я был не идеальный, это не дает тебе права оскорблять меня! — сказал Высоцкий. — Да, я любил тебя. Я нуждался в тебе, это правда. И я благодарен тебе за все. Но твои упреки несправедливы. Я был нужен тебе не менее, чем ты мне. Успокойся… И знай: я не намерен терпеть твои беспочвенные обвинения. С тех пор, как я… завязал с Зеленым Змием, у меня и мысли не возникало завести с кем-то шашни — и без них жизнь моя прекрасна. И я думал, что ты разделишь мои радости — это же естественно, черт возьми! Думал, ты станешь счастлива наконец, теперь, когда все плохое позади. Но ты, оказывается, притворялась, что тебе все это нравится… Это ты лицемерила, а не я. Зачем ты это делала, ради чего? Марина, я должен тебе честно сказать: если мы не можем смотреть в одном направлении, нет смысла длить наши отношения… Похоже, наши дороги разошлись. Мне очень жаль. Я не придавал значениям мыслям, иногда посещавшим меня, но сегодня я понял отчетливо, что нам… что нам нужно развестись, Марина…»
Влади, окаменев, смотрела на своего мужа. Развестись⁈ Уж этого она точно не ожидала. Этот козырь она оставила для себя. Ведь всякое бывало у них и раньше… Ссорились, расставались, потом мирились… Но сейчас все серьезно. И ей нечем манипулировать. Он больше не зависит от нее. Хрупка была их связь, хоть и казалась прочной… В этом Анна Сергеевна была тысячу раз права!
Но как, как он смеет говорить о разводе⁈ С какой легкостью он причиняет ей боль! Ведь он мог сказать: «Давай поживем раздельно»…
«Ты… ты говоришь мне о разводе⁈ — произнесла она задыхающимся шепотом. — Так легко перечеркиваешь наш брак, нашу любовь… Ты уже не мой Володя! Ты возгордился, ты перестал считаться со мной! А ведь у меня есть и свои желания! Тебе плевать на меня! Эгоист!»
«Да, Марина, конечно, у тебя есть свои желания, — кивнул Высоцкий, — и я их уважаю. Тебе хочется сниматься в кино, общаться со своими друзьями и родными, хочется стабильной жизни в привычном окружении… Но, знаешь, я теперь так далек от всего этого… Прежним я уже не стану. Меня влечет мощный поток, а ты… ты осталась на берегу… Я не разлюбил тебя, просто мы стали слишком разными, Марина. Наверное, дальше нам не по пути… Прости меня. Не