Вызов от Ганса пришел во второй половине дня.
— Командир, не спишь?
— Какой спишь⁈ Тебя жду!
— Докладываю. Совет в штабе окончен. «Кино» с самого начала смотреть будешь, или сперва основное коротко?
— Давай основное коротко. «Кино» потом посмотрю в спокойной обстановке.
— Меншиков все-таки отдал приказ Корнилову о затоплении флота. На совете мнения разделились. Корнилов категорически возражал. Нахимов предложил промежуточный вариант. Ничего не топить, а взять старые линейные корабли и сделать из них плавучие батареи, поставив на якоря на входе в бухту, оставив узкий проход возле Константиновского равелина. Снять с этих кораблей пушки подбойного борта и лишний рангоут. Балласт убрать частично, или полностью, и загрузить трюм пустыми бочками. Высвободившихся матросов вместе со снятыми пушками отправить на берег. Даже если в ходе боя эти корабли утонут, то утонут именно там, где их хочет затопить Меншиков. Но вряд ли утонут, пустые бочки не дадут. Вот сгореть могут. Но тут уж, как повезет. Корнилов сейчас пытается уговорить Меншикова не топить флот. В крайнем случае, принять вариант Нахимова с плавучими батареями. Да только сомневаюсь, что ему это удастся.
— А я не сомневаюсь. В том смысле, что не удастся. Значит начинаем операцию «Калиф на час». Ваня, готов?
— Так точно, Ваше превосходительство! Готов!
— Командир, это еще не все. У меня создалось впечатление, что у Меншикова и его прихвостней на тебя зуб. Корнилов докладывал князю содержание твоих донесений, но он им не верит. А может делает вид, что не верит. Помимо Меншикова там тоже есть дуболомы, которые не воспринимают тебя всерьез. И не верят в то, что нам удалось нанести такой урон противнику. Допускают только аварии на кораблях, приведшие к взрывам, но не в таких масштабах, как указано в донесениях. Как не пытался их переубедить Корнилов, ничего не получилось. Уперлись, как бараны. Штатский «шпак» для них не авторитет.
— Ну и ладно. Я не против. Чем дольше мы будем оставаться «темной лошадкой» для всех, тем лучше…
Все вполне ожидаемо. Теперь посмотрим, что Ганс с Ванькой нароют.
Ждать результата операции «Калиф на час» пришлось довольно долго. Уже стемнело, когда пришел вызов от Ганса.
— Командир, закончили. Задание выполнено. Его светлость почил в бозе от апоплексического удара, как говорят аборигены. Не иначе, из-за сильных душевных переживаний. Возвращаться, или еще здесь что-нибудь посмотреть?
— Посмотри обстановку на подходах к Севастополю, и быстро ко мне. В двух словах, что нарыли?
— В двух словах — дерьма немерено. Князюшка был английским агентом влияния уже много лет. Долго рассказывать. Как вернемся, сам посмотришь.
— А я этому нисколько не удивляюсь. Ваня, понравилось быть светлейшим князем?
— Ох, Юрка, до сих пор противно. В такое дерьмо окунулся… Но узнали очень много интересного. Будет кого в Петербурге прижать.
— Увы, прижать нам не позволят. Если только грохнуть. Но будем смотреть по ситуации. А то, может удастся стравить крыс друг с другом…
Вернулся Ганс быстро. Выяснилось, что остатки наших войск, отступивших от Альмы сначала к Севастополю, как и в моей истории ушли к Бахчисараю. Севастополь остался фактически не прикрыт с суши, и мог рассчитывать только на экипажи кораблей Черноморского флота, личный состав береговых батарей и немногочисленные армейские части, дислоцированные в Севастополе. Но отличия все же имелись. Благодаря усилиям Корнилова удалось закончить возведение укреплений вокруг города, поэтому попытка взять его сходу будет обречена на провал. И вот теперь, расположившись в каюте и велев меня не трогать без веской причины, погрузился в воспоминания одного из богатейших и влиятельнейших людей Российской Империи.
Что можно сказать? Его светлость действовал очень осторожно, не давая повода усомниться в своей лояльности. Его деловые связи с англичанами не афишировались, и работал он не напрямую, а через доверенных лиц. Выяснилась причина его негативного отношения ко мне лично. Поначалу я его вообще не интересовал, поскольку проходил по разряду «зарвавшихся купчишек». Но все изменилось после Аланда. Англичане дураками не были, и разведка у них всегда работала хорошо, поэтому в Лондоне без труда сложили два и два. Благодаря чему и кому флот коалиции нарвался на неприятности. Поэтому прислали к его светлости человечка, который озвучил «пожелания» Лондона. В том числе и в отношении моей скромной персоны. Если мой папенька находился в Петербурге, и дотянуться до него князю было сложно, то вот Юрий Давыдов был практически рядом. Причем находился в оперативном подчинении у командования Черноморского флота. Действовать в открытую Меншиков поостерегся, поскольку это сразу бы вызвало сильный резонанс. Все же, репутация героя и радетеля за благо Отечества у меня что в Одессе, что в Петербурге, была к этому моменту непоколебимая. Причем даже в глазах у Николая Павловича. Вот и начал князюшка осторожно гадить по-мелочи. Перво наперво попытался разоружить нашу «хулиганскую флотилию» на том основании, что «действия сии нарушают признанный порядок ведения войны на море», а также что Черноморскому флоту наши нарезные пушки гораздо нужнее. Поэтому нужно снять их с пароходов и отправить в Севастополь по суше вместе с имеющимся запасом бомб, как можно скорее. Причем до Севастополя эти орудия, скорее всего, и не довезли бы. Мало ли на войне «случайностей». Именно поэтому «хулиганская флотилия» не вышла в море — начались разборки с княжеским посланцем. Но в Одессе Меншикова ждал облом. Военный губернатор Одессы генерал Остен-Сакен категорически отказался разоружать пароходы и отдавать их орудия на сторону, заявив, что лучше он оставит эти пушки себе, чем отдаст чужому дяде. Поскольку Одессу тоже защищать надо, а в Севастополе артиллерии и так хватает. Если его светлости так нужны нарезные орудия Давыдова, то пусть обращается в Петербург. Времени для этого с момента начала войны у него было предостаточно. А поскольку Остен-Сакен не подчинялся Меншикову, то возник классический конфликт интересов. Неизвестно, как бы стали разворачиваться события в дальнейшем, если бы не наша операция «Калиф на час».
Касательно информации, указанной в переданных мной донесениях, князь отнесся к ней скептически, сочтя явным