— Сайринат, а вот люди, они биологически травоядные?
Я постучал когтями по столу, задумываясь над ответом.
— Нет, люди всеядные. Я видел настоящих травоядных. Это черта даже не физическая, а психологическая. У травоядных, всеядных и хищников разное отношение к жизни и смерти, они склонны к разным моделям поведения. Разные инстинкты. Если разумное травоядное чует опасного хищника, оно невольно испытывает страх. Естественно, это накладывает отпечаток и на психологию, и на культуру.
— И какой отпечаток на людей наложило то, что они всеядны?
— Пластичность. Этот вид интересен своим бесконечным разнообразием личностей, сообществ, культур, моделей поведения. Из вас можно вылепить всё, что угодно. Вы не привязаны к какой-либо модели. У людей есть выбор.
— Откуда ты столько знаешь об этом?
— Сравнительная культурология изучает не столько сами культуры, сколько причины и закономерности их появления и развития. Следовательно, я не мог обойти своим вниманием этологию разных видов.
— Ты на многих планетах бывал?
— Три года непрестанно странствовал между мирами, собирая материал для работы, попутно «двигал» проект по токсикологии. Но я мало что помню о тех поездках.
Такие моменты были тем немногим, что мне не нравилось в нашем общении. Отвечая на вопросы Лины, постоянно приходилось вспоминать о прошлом, о том, что у меня была какая-то жизнь до Земли. Почему-то я не мог просто объяснить химере, что мне неприятны любые разговоры о моём прошлом. Наверное, я дурак или трус.
Лина вспомнила о том, что когда-то была музыкантом. Не профессионалом, но умела играть на таинственном инструменте фортепьяно. К моему удивлению, гончие каким-то образом притащили ей это самое фортепьяно, оказавшееся весьма массивным клавишным инструментом. Но эксперимент потерпел неудачу. Несколько суток Лина провела за этим фортепьяно, но не могла сыграть ни одной мелодии, хотя и помнила, как это делается. Гончие добыли для неё самоучитель, но это не помогло. «Стоило вспоминать о музыке, чтобы почувствовать такое разочарование!» — сказала Лина в сердцах с непосредственной детской обидой на несправедливость сущего. Я даже почувствовал что-то вроде веселья, глядя на её бессильную ярость. Наверное, так смешно выглядит для взрослого обиженный по глупой причине ребёнок. Анриль, будучи телепатом, примерно почувствовала моё состояние и разозлилась на меня за мою «бессердечность». Глупая гончая не поняла, что бессердечен я был до появления Лины.
Я по-прежнему принимал множество препаратов, но почти не ощущал их действия. Чувство времени так и не вернулось ко мне, я не отличал один день от другого, но, по крайней мере, ощущал что-то вроде интереса. Лина скрашивала моё существование, как красивая картина украшает неуютную комнату. Наверное, так я мог бы жить долго, разговаривая с Линой и обучая её, наблюдая, как её память постепенно восстанавливается. Но, увы, наша разведка всё-таки обнаружила место, откуда она взялась.
Анриль дёрнула нас прямо из столовой во время ужина.
— Мы нашли их, — от волнения произнесла она на общем языке Драконьего Когтя. — Нашли тех, кто сделал из Ангелины химеру.
— Что произошло? — спросила Лина, не понимавшая этот язык.
— Кажется, наша разведка что-то обнаружила, и это касается тебя. Анриль, что именно вы нашли?
— Пойдём в зал, покажу, — сказала гончая.
Определённо, она была взволнована. Мы с Линой переглянулись, отправили тарелки в мойку и пошли за гончей. Анриль бежала очень быстро, не соизмеряя свою скорость с нашей. Я начинал чувствовать, что мне необходим наркотик, но, видимо, придётся немного потерпеть.
Анриль вихрем влетела в демонстрационный зал и стала быстро носиться, что-то настраивая. Она двигалась так стремительно, что я не мог уследить за её действиями.
— Мы нашли лабораторию, — трещала Анриль, попеременно переходя на человеческий и общий. — Там проводятся эксперименты по скрещиванию людей с другими формами жизни, причём довольно давно, но лишь недавно — успешно. Судя по всему, Ангелиной они занимаются уже лет двести, скорее всего большую часть времени держали её в анабиозе, постоянно вкалывая ей препараты, как ты сейчас. Она стала первым удачным опытом и использовалась в качестве живого оружия. Из неё сделали подобие ликвидатора, научив убивать всеми известными людям способами.
Я посочувствовал Лине. Анриль переходила с языка на язык так резко, что даже я понимал её с трудом, а химера вообще не знала общего.
Над демонстрационным стендом вспыхнула голограмма. На ней жёлто-красным было выделено какое-то здание в одном из городов.
— Это — центральный научный центр проекта с кодовым названием «Нефелим», — сообщила Анриль. — Предположительно, Ангелину держали именно здесь.
Масштаб карты увеличился, теперь она показывала несколько городов, в некоторых вспыхнули красно-жёлтые точки.
— А это — несколько побочных лабораторий. Но могут быть и другие.
— И вы всё это время игнорировали этого самого «Нефелима»?
— Сам по себе он не кажется опасным, — виновато ответила Анриль.
— Ну и что делать с ним будем? — спросил я.
— Нужно узнать больше об этом проекте. Проблема в том, что сделать это очень трудно.
— Выследить руководителей и считать их память не можете?
— Можем. Проблема в том, что проект, во-первых, старый, во-вторых, каждому из его руководителей известна лишь часть общей картины. В лабораторных комплексах стоят инфракрасные камеры, к архивам нам не подобраться. А мне кажется, что ключ именно в них.
— А ментальное кодирование применить не пробовали? Может, заставить какого-нибудь крупного руководителя просмотреть эти архивы и потом считать его память?
— Попробовать можно, но сомневаюсь, что это сработает. У человеческой памяти есть предел. Действовать грубо я боюсь, в памяти одного из руководителей мы видели что-то касательно проверки разума людей перед тем, как им дадут доступ к архиву.
— То есть, люди научились применять и засекать ментальное кодирование, а вы исхитрились этого не заметить?
— Похоже, что так. Ангелина, ты в порядке?
Я обернулся. Химера стояла, закрыв глаза и приложив ладонь ко лбу.
— Я что-то… помню. Разговор, который слышала краем уха. Кому-то из подопытных удалось сбежать. В разговоре прозвучало слово «недавно» и что-то о волках. Я должна была найти подопытного. Его след пах человеком и псиной. Ему лет двадцать пять или тридцать, здоров. След оборвался. Но где это было?
— Анриль? Человек, пахнущий псом, сможете найти?
— Я сообщу другим стаям. Но почему ты считаешь, что это важно?
— Потому что он может что-то знать, как знает Лина. И вообще мне не нравится идея экспериментов людей с их генами.
— Это их дело, Сайринат. Мы занимаемся только оружием, несущим угрозу всему их виду.
Я не стал спорить с гончей. В любом случае, что делать с этим проектом, решат координаторы, не мы. А мы лишь исполним их решение.
Лина посмотрела на меня, и я