В лесу мокрое скинула.
Сохнет рубаха на солнце.
К зиме понесу – рожу тебе сына,
А не дотерпишь – дочку.
Не дотерпели. С рук пахло травою.
Не раз, и не два, и не девять.
Пришла с водой – уходи с водою.
С ветром, огнём, росою.
4.
Остановилась река.
Крутит скалину вода.
Сколько к тебе приходило,
Не сосчитать никогда.
Детей умывала со скобы,
Тестом снимала щетинку.
А главное – находила:
Вещь, человека, скотинку.
Ни с кем не встречаясь
Идти на кресты,
На левую руку
Кидать бересты,
Шептать и не глядя
Вернуться домой.
Кого потеряли,
И к лешему слали,
И кто заурочен,
Тот будет живой.
Найдётся живой.
Крутится скалина —
Тёмная вода.
Где кипят курганы,
Не достать до дна.
Размыло волною
Чёрные слова.
Канула скалина.
Больше не всплыла.
Ни к соле
Ни к воде
Не пристанет
Беда
Что водой
Унесло
То уже
Навсегда
Вслед глядел
И не видел
В реке
Ни следа
Воротился назад.
5.
А на пороге уже его мама встрецает.
«Всё, – говорит, – умерла».
Дед остановился.
Хлопат рукою по карманам, а руки-ти в угле.
Весь пинжак заморал, искал сигареты.
Не отстирали. Так-от бывает.
Так что меня не пытай. Я много ли знаю?
С ветром пришло – уходи на ветер.
С водою пришло – уходи на воду.
Порча, уроки, запуги, болезни,
Иди на росстань, никого не встретив.
Лесом идёшь – сорви вицу.
Рекою идёшь – черпни воду.
Но что бы ни делал,
Всему есть слово.
Точное, тяжкое и слепое.
Л. Е. А.
[Соб.:] А чтобы корова не уходила, надо было что-то делать?
[Д. Е. А.:] Так что… кормить. Кормить лучше, да и всё.
[Соб.:] А к дедушке-соседушке не надо было обращаться?
[Д. Е. А.:] К кому?
[Соб.:] К дедушке-соседушке?
[Д. Е. А.:] А. Да я не знаю, можот, кто и обрашалси. Я лично дак не бывала никуда.
[Соб.:] А вот говорят: в хлеве корова стоит мокрая – это почему так бывает?
[Д. Е. А.:] Мокрая? Не знаю… Не знаю.
[Соб.:] А был зверь такой, ласка, не знаете?
[Д. Е. А.:] Ницего не знаю я, девоцки. Ницего не знаю и врать не буду. Слухала, что: «Ой, ласка, ласка». А чего уж…
[Соб.:] А с телёнком что делали, только родившимся?
[Д. Е. А.:] Телёнок пока побудет под коровой. Попьёт молочка, пососёт.
[Соб.:] А не надо было поднять его к матице?
[Д. Е. А.:] Нет. Зачем? Сам встанет. Петатся, петатся – и… встанет.
[Соб.:] Как-как?
[Д. Е. А.:] [Смеётся.] Петатся. Петатся, петатся – и встанет. Маленькой телёноцок дак.
Из Словаря русских народных говоров
(М., «Наука», 1966–2013 гг.):
Божница – полка, на которую ставят икону, образа.
Блазниться – чудиться, мерещиться, представляться.
Вица – гибкий удобосвиваемый прут, ветка.
Запуг – народные приметы, суеверия, предрассудки.
Заурочить – сглазить.
Кресты – то же, что росстань.
Курган – яма на дне реки, глубокое место, омут.
Петаться – стараться, трудиться, усиленно занимаясь чем-либо.
Порча – по суеверным представлениям, болезнь, вызванная колдовством, наговором.
Росстань – перекрёсток дорог или разветвление.
Скалина – береста.
Урок, уроки – то же, что запуг, порча.
Валерия Пустовая
Валерия Пустовая родилась в 1982 году в Москве. Окончила МГУ имени Ломоносова. Статьи и рецензии публиковались в «Новом мире», «Октябре», «Континенте», «Вопросах литературы», «Знамени» и многих других изданиях. Автор книг «Толстая критика» и «Великая лёгкость». Лауреат Горьковской премии, премии «Дебют», Малой Пушкинской премии. Живёт в Москве.
От редакции. В апреле под Москвой состоялся фестиваль фантастов «РосКон». В этом году в нем приняли участие и писатели-реалисты, литературные критики, в фокусе внимания которых не только жанр фантастики. Своими впечатлениями о фестивале, а также мыслями о реализме, фантастике и их слиянии делится критик Валерия Пустовая.
Ложку гни
Что говорить, баттл не получился, потому что Вадим Панов и Роман Сенчин, приглашенные каждый охранять свой край большой литературной колбасы, столкнулись и примирились на одном тезисе: идей нет.
Потом в комментариях к посту о моем первом опыте выступления на конвенте фантастов критики Анна Жучкова и Екатерина Иванова объяснят, что идея в фантастике – не совсем то же самое, что идея в мейнстриме. Мол, фантасты, оценивая идею текста, говорят о фантастическом допущении, придумке. А от остальных прозаиков ждут идеи в более традиционном смысле: месседжа, послания, вывода о человеке и мире.
Баттл фантаста Панова и реалиста Сенчина был назначен перед презентацией нового и, говорят, первого мейнстримного романа Панова, а дальше как раз и организован был круглый стол, когда я и оказалась лицом к лицу с залом, в ближнем ряду которого сидел писатель в шлеме и с секирой на поясе. Логика образа требовала, чтобы он оказался одним из главных полемистов на круглом столе. Так и вышло, но о чем спорил зал с участниками круглого стола, сказать так же трудно, как определить, в чем именно соревнование, баттл, бой между фантастикой и реализмом сегодня.
Один из участников конвента протестовал против узкого, по его мнению, понимания мейнстримными критиками понятия «фантастика». Фантастика, сказал он, – это о творении миров, а вы цепляетесь за любую условность в тексте.
В самом деле, не каждая условность зачинает новые миры. Но разве это – самоцель фантастики? Когда на презентации своей новой книги Вадим Панов сказал, что в романе о будущем важны не новые гаджеты, а те, кто ими пользуется, я приободрилась. И тут же сникла. «Кто мы? – риторически вопросил Панов и уточнил свой запрос к будущему: Сколько нас? Какая цивилизационная модель победила? Что, наконец, мы будем есть?»
Вот тут неоднозначность понимания «идеи» и цели фантастики во мне искранула, и на круглом столе я заметила, что «кто мы» – для меня вопрос принципиально не о еде.
Фантастика