— Рады приветствовать вас в чайной «Лукоморье», — расплылась в дежурной улыбкой девушка-администратор. — Вы будете один?
— Да-да, один, — покивал он.
— Прошу следовать за мной. Вы желаете сесть у окна или подальше от него?
— Простите меня великодушно, но мне сказали, что здесь можно найти Льва Николаевича Толстого.
— Кто же? — остановилась администратор и внимательно на него посмотрела, словно испытующе.
— Я был в особняке у Юшковых, и Владимир Иванович рекомендовал мне поискать его здесь.
— Как вас представить?
— Вельтман. Александр Фомич Вельтман.
— По какому вы вопросу?
— Я писатель. Прибыл из Москвы. И хотел бы поговорить с графом по поводу его увлечения русскими народными сказками. — произнес он, махнув окрест рукой, словно бы охватывая антураж оформления этого помещения.
— Хорошо. Присаживайтесь. Подождите немного.
— Благодарствую.
Она удалилась.
А Александр Фомич сел и начал нервно теребить поле своего цилиндра. Ему было очень тревожно после той рекомендации Хомякова, данной им графу на той вечерней встрече…
Наконец, девушка спустилась и проводила его на второй этаж. Еще более привилегированный и дорогой.
Короткая прогулка.
И остановка… возле массивной дубовой двери, украшенной тонкой резьбой с лесными мотивами. Стук. Гулкий, выдающий массивность и толщину створки. Приглашающий окрик. Едва различимо щелкнул замок, и монументальная дверь распахнулась наружу без единого скрипа и особых усилий.
— Александр Фомич? — произнес высокий, молодой мужчина с холодными, в чем-то даже колючими, но умными глазами.
— Да-да, совершено так. Александр Фомич Вельтман. Доброго вам дня, Лев Николаевич.
— Проходите, присаживайтесь. — указал хозяин заведения на резную лавку с мягкими подушками для сидения на них…
Буквально с первых же слово разговора оказалось, что Толстой о нем знает. И читал практически все им написанное, чем немало смутив.
Наткнулся он на него довольно просто.
Школьная программа и технический ВУЗ оставили в прошлой жизни у Льва Николаевича совершенно обычное впечатление о том, что в начале XIX века имелся Пушкин, который «наше все», Лермонтов, Гоголь… кажется, еще Крылов с Жуковским и все. Ах да — Хвостов. Конечно же, еще Хвостов.
Однако оказавшись в реалиях 1840-х годов, с удивлением обнаружил совершенное расстройство этого взгляда. Например, в России имелись писатели-фантасты, один из которых сидел прямо вот сейчас перед ними. Да и вообще — много все занятного. Просто в историю вошли те, кто попал в струю политической конъюнктуры, качаясь либо либеральным крылом, либо славянофильским.
А зря.
Очень зря.
Так, например, очерк Булгарина от 1824 годы был первым в российской истории фантастическим произведением, в котором пытались представить себе далекое будущее… с путешественником во времени. Да и сам Вельтман не только в 1836 году отправил первого «попаданца» в прошлое, но и в 1840 году написал первый фантастический роман в жанре альтернативной истории[1]. Разумеется, проработка, историзм и прочие аспекты находились на довольно низком уровне, вполне соответствующем развитию эпохи. Но все равно — весьма забавно и увлекательно. Во всяком случае Льву такие художественные тексты показались интереснее воспевания попоек и душевных терзаний.
Читал.
Думал.
Даже читательский дневник завел, буквально перекапывая все поле отечественной и не только литературы. Но не лез в эту тему. Да и зачем? Литератором-то он не являлся и становиться не собирался.
А тут Вельтман сам пришел.
Зачем?
Вопрос. Но это не так уж и важно. Раз судьба ему подбросила такую возможность, грех ей не пользоваться…
— Слушайте, — продолжая беседу, возразил Лев Николаевич. — Но ведь в Кощее Бессмертном нет никакой загадки.
— Но как же? А эта история с уткой, зайцем, яйцом и иглой? Как же можно жизнь заключить в какой-то предмет и так хитро его спрятать?
— Романтизация обычной филактерии, не более того.
— Филактерии? Это той черной коробочки, которую иудеи привязывают ко лбу во время молитв.
— Филактерия же на греческом означает просто хранилище, — улыбнулся Толстой. — Истинное название сего предмета вам никто никогда не скажет, даже если знает. Суть вопроса проста. Кощей — это лич, и он, как ему и положено, создает хранилище своей души — филактерию, рядом с которой и возрождается после гибели. Так-то его и так убить крайне сложно. Но даже если совладать — это ничего не изменит — он в скорости возродиться. Впрочем, меня, конечно, удивляет способ укрытия филактерии. Обычно ее носят с собой в виде нейтрального предмета, вроде золотой монеты, ну или помещают в какое-то безопасное место, где ее никогда не найти.
— Оу… хм… признаться то, что вы говорите для меня в новинку. А…
— С монетой самый беспроигрышный способ. — перебил его граф. — Редкий человек может устоять от того, чтобы ее взять с собой. А лич возрождается обычно под утро. Что, как вы понимаете, влечет за собой гибель его обидчика.
— Почему вы Кощея Бессмертного называете личем?
— Потому что это он и есть. Один из них.
— А кто такие личи? Я про них даже не слышал.
— Это чародеи, которые смогли обмануть смерть. Тело лича иссыхает, разум же сохраняется, а дарования умножаются. В том числе обретаются некротические, если их до того не имелось. Очень редкий и чрезвычайно опасный вид неупокоенного мертвеца. Убить его можно только одним способом: сначала уничтожить филактерию, а потом уже и его. Но ты еще пойди ее найди. Вариант с иголкой, кстати, вполне рабочий. Кто будет обращать внимание на моток ниток и иголку в суме неупокоенного? Чинить одежду-то как-то надо.
Вельтман побледнел и нервно икнул.
— Что с вами?
— А стряпчий… он каким неупокоенными мертвецом должен был стать?
— Судя по тому, что вы это спрашиваете — очень болтливым. — оскалился Лев Николаевич. — А так… он явно терял рассудок, значит, почти наверняка стал бы каким-нибудь низшим зомби, что вынужден постоянно вкушать мясо, чтобы компенсировать разложение собственного тела.
— Ужас какой! — вполне искренне прошептал Александр Фомич. — Но откуда вы это все знаете?
— Только что придумал, — мягко и вежливо улыбнулся Лев Николаевич. — Я в курсе тех слухов, которые ходят вокруг меня, вот и решил вас немного разыграть.
— Признаться, вам это удалось, — произнес писатель, промокнув платком обильно выступивший пот на лице и шее. — Все выдумали? И про лича с зомби?
— Это я где-то читал, но хоть