Железный лев - Михаил Алексеевич Ланцов. Страница 65


О книге
зевать или медлить — такие страны окажутся кормом. Мы можем либо взлететь на небывалую высоту могущества и влияния, если поспешим, либо утратить многое и откатиться в совершенное ничтожество, если станем медлить. И хорошо, если при этом удастся сохранить ядро державы. В Европе боятся нашей грандиозности и приложат все усилия к нашему распаду.

— Ваши слова не новы, — мягко улыбнувшись, произнес Дубельт. — Столько раз я слышал об расчленение России…

— В 1825 году наши враги были в шаге от успеха. И в 1812 году тоже. Вам, Леонтий Васильевич, не кажется, что эти попытки происходят очень часто?

— А вы, Лев Николаевич, стало быть, хотите стать во главе этого обновленного оружейного производства? — со все той же мягкой и в чем-то снисходительной улыбкой поинтересовался Дубельт.

— Не откажусь, впрочем, не обязательно. Я просто хочу перевооружить Россию самым лучшим оружием. Подходящим для того, чтобы растерзать всех тех шакалов, что снова к нам полезут. А они полезут.

— И эти ваши дела с селитрой… — сделал неопределенный жест Дубельт, оборвавшись на полуслове. — Они как-то связаны?

— Разумеется. Не иметь надежного источника своего пороха для России — сущая катастрофа. Слабое место, в которое грех не бить.

— Хм… занятно… занятно… Но мы отвлеклись от разговора о философии. Вы уклонялись от прямого ответа о том, какую философию видите государственной.

— У нас есть только одна философия, которая ставила во главу угла науку и практическую деятельность. А без этих доминант нам индустриализацию не произвести, которая альфа и омега в предстоящей научно-технической революции. Именно к этой философии придерживались два из трех великих монарха XVIII века: Екатерина Великая и Фридрих Великий. А если бы был жив Петр Алексеевич, то и он держался.

— Вольтер, — как-то глухо произнес Шипов.

— Вольтер. — согласился Лев…

Дальше разговор свернулся и перешли к дегустациям. Пока, наконец, Дубельт с Шиповым, наевшись до отвала, не откланялись. А Лев Николаевич отправился к себе на второй этаж, прокручивать в голове разговор и прикидывать — удалась ли ему роли или нет. В конце концов, играть юнца, который с горящим взором рвется в бой, не так уж и сложно. Как в эту встречу, так и в предыдущую. Если, конечно, ему это не показалось, и он не переиграл…

— Занимательный юноша, — отъехав от чайной, произнес управляющий Третьего отделения.

— Он живой парадокс, но с ним интересно. Он сжатый в кулак нерв, вокруг которого все приходит в движение. Да и на занятия ДОСААФ вам бы было приятно поглядеть. Те, кто уже год или более занимаются — выглядят впечатляюще.

— Завтра и глянем.

— Я пошлю вестового, чтобы он подготовил их показательное выступление.

— Слушайте… а все эти разговоры про промышленность и производство. Он же еще ребенок. Даже не знаю, как это все оценить. Мне было смешно и любопытно одновременно. Насколько вообще можно доверять словам этого юноши относительно оружия и его страшного прогноза? Сами понимаете… странно звучит мрачно и не сильно реалистично.

— Сложно сказать… — покачал головой Шипов. — Вы не хуже меня знаете, что он сделал с момента приезда в Казань. При этом он предан Николаю Павловичу. И увлечен делами. Настоящими практическими делами, а не пустой болтовней. Мне тоже было дико слушать то, что он говорит. Но пока он ни разу не ошибся в больших оценках и не соврал. Впрочем, это не так важно. Я, конечно, могу ошибаться, но его порывы в скорости охладят, а его обломают.

— Я удивлен, почему до сих пор этого не сделали.

— И если по нему нанесу удар, то он либо примкнет к этим бунтующим бездельникам, либо уедет куда-нибудь в Европу и будет свои идеи претворять в жизнь уже там. Скорее всего — второе. Так что я прошу вас, Леонтий Васильевич, поговорите с Николаем Павловичем. От каждого года, что он живет с нами, земля наша пользой прибывает.

— Я видел его дело. Он драчлив и решителен.

— Так и есть.

— А может ли случиться так, что он попробует пойти бунтом против Николая Павловича.

— Нет. Он слишком рассудительный и здравомыслящий человек для этого.

Дубельт кивнул.

Молча.

Он думал.

Юноша, конечно, наговорил ему много крамольных вещей. Но в такой вот приватной беседе с ним в его словах не имелось ничего дурного. Как и любой молодой человек Лев Николаевич был склонен к максимализму, так что…

Что-то не складывалось.

Совсем.

Лев Николаевич на встречах выглядел, как юноша пылки и порывистый, пытающийся быть серьезным и взрослым. Однако же собранные на молодого графа сведения говорили об ином. Хладнокровный, жесткий, расчетливый. Способный на определенный кураж, но не впадая в безумство.

По всему выходило, что этот юноша играл.

Хорошо играл.

Иногда, кстати, это проступало, особенно в первый день. Нет-нет, да из-за придурковатого подросткового фасона выглядывал матерый волчара. Тогда он не придал этому значения. Мало ли юнца крутит? Сейчас же это припомнилось…

Кроме того, слова, сказанные Львом Николаевичем, не шли из головы у Леонтия Васильевича. Если отбросить крамольные вещи и игру, то взгляд на жизнь у юнца получался уж больно циничный… им под стать и предложения. От которых так просто отмахнуть он Дубельт не мог.

А вообще, все с Толстым было странно.

Очень странно.

— Гончие Анубиса… — прошептал управляющий третьего отделения. — Кто же ты такой на самом деле?

Шипов покосился на него, но промолчал. Ему тоже было очень интересно ответить на этот вопрос…

[1] Штат, вообще-то, это государства. И дословно «United States of America» переводится как «Объединенные государства Америки». Прошу заметить — в названии нет указания на то, что Северной. Просто Америки. Хотя в официальном обороте России было именно Северо-Американские Соединенные штаты.

[2] Компания Colt в 1836–1842 годах произвел 1450 револьверных винтовок и карабинов, 462 револьверных дробовика, 2350 револьверов-пистолетов. Еще 2–3 сотни револьверов произвел и продал до 1844 года Джон Элерс — партнер и кредитор Кольта.

Часть 3

Глава 8

1844, август, 29. Москва

Алексей Степанович слегка взбудоражено шел за слугой, освещавшим коридор подсвечником всего с одной толстой свечой. Окна были закрыты, однако, ее огонь трепыхался очень тревожно. Хомякову буквальные каждые пятнадцать-двадцать шагов казалось, что он сорвется с фитиля и потухнет.

Но нет.

Каждый раз пламя проявляло

Перейти на страницу: