Он играл.
Да.
И по вполне банальной причине: чтобы можно было побольше слушать и поменьше говорить. Ибо не освоился он еще и остро нуждался в актуальной информации. Взрослой, зрелой и по-настоящему полезной, а не в том юношеском вздоре, что он обнаружил в голове реципиента в изрядном количестве…
Прошло уже более трех месяцев с того момента, как он оказался в этой странной ситуации. А он пока не понимал, как тут оказался и что вообще произошло, да еще таким странным образом. Хуже того, ему не удалось даже определиться с тем, где это самое «тут» находится: в прошлом или на каком-то плане многомерной мультивселенной. Все было слишком неочевидно, а потому и неважно.
Он так решил.
Ведь ответы на эти фундаментальные вопросы не давали ему ровным счетом ничего. Ну узнает. Ну поймет. И что дальше? При местном уровне научно-технического развития вариантов с возвращением домой он не видел. А потому и не морочил себе всем этим голову, погрузившись в насущные проблемы молодого Льва Толстого, каковым он отныне и являлся.
Странно, конечно.
Дико.
Неловко.
Ну а что поделать? Жертву для загрузки его личности не он выбирал, а потому и не терзался особо.
Впрочем, сейчас Лев тревожился совсем о другом. Тетушка впервые решила задействовать его в своей игре, ранее «делая ставки» со старшими братьями. И это ему совсем не понравилось, хотя и проигнорировать ее он не мог, так как покамест всецело зависел от ее воли…
— Мальчик мой, присаживайтесь, — произнесла тетушка, указывая Льву на стул возле своей подружки. — Вы опять сторонитесь нашего общества? Неужели мы вам так скучны?
— Почему же сторонюсь? Я с большим интересом слушаю вашу беседу. Она так красива и изящна, что мне, право слово, и нарушать ее не хотелось. — произнес Лев и отхлебнул из чашки со своим горьким черным кофе.
— Смотреть мне на это больно, — покачала головой графиня Шипова. — Отчего же вы в столь юном возрасте пьете такую горечь? Вот хотя бы пряником закусите ее. — заботливо пододвинула она Льву вазочку со всяким-разным.
— Жизнь — боль, Анна Евграфовна. Жизнь — боль. — пожал он плечами.
— Вы еще скажите, что аскеза. — фыркнула она с усмешкой.
— Ну же, Лёва, не будьте таким мрачный. — наигранно пробурчала тетушка. — Расскажите нам что-то занятное. Развлеките нас.
— Я, знаете ли, не мастак.
— Просим, — произнесла Пелагея.
— Просим, — сказала Анна Евграфовна и подалась чуть вперед, отчего вид на ее декольте оказался самым подходящим, подчеркивая все еще упругие груди очень гармоничного размера.
Она знала, умела и практиковала такие шалости.
Впрочем, Лев Николаевич сохранил равнодушие, лишь мазнув взглядом по прелестям. Ввязываться в этот «блудняк» ему не хотелось совершенно. Но и послать все к чертям — не мог.
Пришлось на ходу менять стратегию.
По всей видимости, Анне Евграфовне пришелся по душе «томный мальчик». А значит, что? Правильно. Нужно заводить «другую пластинку».
— Ну что же, извольте. Не так давно мне довелось услышать историю о том, как одного поручика вызвали на дуэль, требуя немедленно стреляться. Но ему было недосуг.
— Как же так? — удивился Владимир Иванович — супруг Пелагеи Ильиничны, который в бытность свою служил в лейб-гусарах и вышел в отставку полковником. — Это же дело чести!
— Понимаете… — чуть замялся Лев. — Поручик собирался в театр, а потом с актрисами в номера, а тут такая нелепица. Дурачок пьяный пристал. Вот он ему и заявил, что на обиженных воду возят, а ежели ему так неймется, то он может сам пойти и стреляться, не дожидаясь никого. Сам же поручик обещался присоединиться к этому делу на будущий день. Ну, сразу после того, как проснется и откушает рассолу.
— И что же? Чем все разрешилось? — поинтересовалась Анна Евграфовна с мягкой улыбкой.
— Как чем? Промахнулся он.
— Кто?
— Поручик. Вы же понимаете, тревожное это занятие в себя стрелять, особенно после вчерашнего, вот рука у него и дрогнула. А тот, кто требовал удовлетворения, к своему несчастию оказался отвратительно трезвым, отчего и застрелился самым пошлым образом…
Дядюшка хохотнул, скорее даже чуть хрюкнул.
Остальные улыбнулись.
И Льва попросили рассказать еще что-нибудь. Потом еще. И снова.
Он соглашался, потихоньку повышая градус пошлости в пересказе им адаптированных анекдотов из XX века и позднее. Заодно нащупывая настроения слушателей и, в первую очередь Анны Евграфовны, чтобы сбить ей излишний пыл. Но получалось плохо — с каждой новой байкой она становилась все более и более заинтересованной. Поэтому он решил пойти на крайние меры и напиться, чтобы «сбросить ее с хвоста», вместе с ее интересом. Женщины, как он знал, редко любят «мертвецки пьяных поросят» мужеского пола.
Не всерьез он, разумеется, «накидался».
Нет.
Просто сымитировать совершенно типичную выходку, которую подростки часто совершают по юности и глупости. Благо, что шампанского и пунша имелось в достатке и такой исход выглядел вполне реалистичным…
— Господа, дамы, я вынужден вас оставить. — наконец, произнес он заплетающимся языком и, не дожидаясь ответа, направился к себе, изрядно покачиваясь. Стараясь выглядеть словно пьяный в дрова… в стекло. Отчего задевал то одного человека, то другого. Но все реагировали по-доброму. Придерживали. Все, кроме поручика из числа поляков, что числился по казанскому гарнизону вот уже почти десять лет. Сюда их много перевели после восстания 1830–1831 годов. Да и потом. Стараясь держать в глубинке и под присмотром. Фактически в ссылке.
Так вот — этот поручик практически беззвучно процедил:
— Ruski pies[7].
И вместо того, чтобы придержать излишне резко оттолкнул Льва с нескрываемым раздражением на лице.
Так-то мелочь, но мужчина услышал эти слова.
Он ведь не всю жизнь ездил с проверками и инспекциями. Карьеру свою там, в прошлом, он начинал совсем с других дел. А потому старые-добрые силовые решения ему не казались чем-то излишним или чуждым.
Вот его и задело.
Да и для нового образа момент был подходящий.
Поэтому еще раз качнувшись и даже чуть отшатнувшись, Лев хорошо вложился всем корпусом и на подъеме прописал кулаком этому ценителю националистов и революционеров аккурат в подбородок. Отчего поручик, как стоял у окна, так в него