Его ладони ложатся на ягодицы, сдавливают. Короткий звонкий шлепок, член внутри дергается, отчего удовольствие волнами расходится по телу. Перед глазами вспыхивают яркие всполохи.
В темноте ощущения обостряются. Я не вижу Никиту, но его частое дыхание, хриплые стоны, шлепки доводят до крайней точки возбуждения. Кажется кровь сейчас закипит от перегрева и погонит по венам кипяток.
Никита ловит губами соски и вколачивается снизу, сжимая ягодицы.
С каждым очередным толчком вскрикиваю и получаю новый шлепок и толчок. Возбуждение привычно закручивает невидимую спираль, по которой я взбираюсь все выше и выше. И когда смоченный слюной палец нащупывает чувствительную горошину клитора, достигаю вершины и взрываюсь.
Рассыпаюсь на тысячи осколков. Проваливаюсь в обжигающе ледяную воду, выныриваю, и легкие заполняет пышущий жаром воздух.
— Теперь я, — слышится в подсознании. Там что-то щелкает, и я наощупь нахожу щеку Никиты. Она колючая, ласкаю ее подушечками пальцев.
— Ник, ты помнишь, мы без презерватива...
Он молча кивает, скрещивает руки на моей спине и загоняет член как можно глубже.
— Маша, отпусти...
Послушно расслабляюсь, обмякаю. Никита догоняет меня в несколько сильных толчков, выдергивает член, и стреляет мне в живот горячими струями спермы.
Обессиленно сползаю и опускаюсь рядом. Ник шумно дышит, но у него хватает сил дотянуться до изголовья, взять полотенце и обтереть мне живот. Притягивает к себе на грудь, я с удовольствием прижимаюсь к разгоряченному телу.
— Я тебя люблю, Мышка, просто пиздец как люблю, — надтреснутым голосом говорит Никита. — Никогда не переставал любить, ни на секунду.
— И я тебя, Никит, — шепчу, целуя мускулистое плечо, — и я не переставала.
Он находит мою руку, на которой по прежнему надет браслет. Я о нем и думать забыла. Берется обеими руками за ободок, с силой надавливает, и браслет ломается с неприятным треском.
Никита отбрасывает обломки в сторону, обнимает и зарывается руками в мои волосы.
— Надо поспать, Мышка, — бормочет он в макушку, — а то я уже опять трахаться хочу.
— А что, у тебя возбудитель входит в протокол лечения? — спрашиваю ехидно и тут же целую в шею.
— Тебя так легко обмануть, Машка. Это были таблетки от укачивания. Я хуево самолеты переношу, а летаю много, — сонно хмыкает Никита, прижимая меня еще крепче. — Спи. Жена...
Он улыбается, и уже через минуту его дыхание выравнивается, становится мерным и ровным.
— Сам ты муж... — тоже улыбаюсь. Целую в грудь, прижимаюсь щекой и закрываю глаза.
Эпилог 1
Спустя три недели
Маша
— Я здесь подожду, — Никита останавливается в больничном коридоре, — сама иди.
— Ты что, его боишься? — подначиваю мужа. Я знаю, как его задеть, он сразу хмурится, хоть и делает безразличное лицо.
— Просто не хочу вам мешать.
Но меня не обманешь, я знаю, что Никита старается оттянуть встречу. У моего отца к нему много вопросов, и он обещал их все задать вживую.
— Как он мог, засранец этот? — психовал отец на камеру. — Он же у меня руку твою просил, чтобы я жениться на тебе позволил. Если бы я знал, что он собрался позволить этому борову себя угробить, хер бы разрешил.
— Перестаньте, — пробовала я его успокоить, — вам нельзя волноваться.
Но пытаться остановить разъяренного Шведова то же самое, что просить торнадо подуть легким морским бризом.
— Сказал бы, что собирается тебя не женой своей сделать, а вдовой, пошел бы на три буквы сходу и пешком.
Так что нежелание Никиты выслушивать проповеди от Шведова я прекрасно понимаю. Но еще больше понимаю, насколько бесполезная затея его избегать.
— Ладно, — пожимаю плечами, — как хочешь. Все равно он захочет с тобой поговорить.
Ник уже совсем поправился, и мы прилетели навестить Шведова. Отсюда полетим к родителям, Андрей взял с нас обещание перед отъездом. Он вернулся домой, чтобы успокоить маму, которая места себе не находила. Мы так и не сказали ей правду, она думает, что Никита на спор решил подраться с Коннором на октагоне.
Открываю дверь и вхожу в палату. С удовольствием отмечаю, что отец сидит в кровати, а не полулежит на подушках как раньше. Цвет лица у него вполне нормальный, и он больше не пугает своим сходством с киношными ожившими мертвецами.
— Ты что, одна? — вместо приветствия говорит Шведов, выпрямляясь и откладывая планшет. Точно работал, а ведь врач запретил! — А зять мой где? Зять, блядь...
Судя по выражению его лица Никита правильно поступил, оставшись в коридоре. Но разве это интересует Сергея Дементьевича?
— Он там остался, — киваю на незакрытую дверь, — чтобы нам не мешать. А вы работаете? Вам же ваш лечащий врач запрещает! Нельзя нервную систему перегружать.
— По сравнению с моим зятем это не нагрузка, а так, детский лепет, — отец отбрасывает планшет и раздраженно зовет: — Зять, иди сюда.
Никита входит за мной с непроницаемым видом. Шведов складывает руки на груди и сводит брови на переносице.
— Ну и как это называется? Ты какого хера руку дочки моей просил? Почему Соболеву ничего не сказал?
— И вам добрый день, Сергей Дементьевич, — на лице Никиты ни один мускул не дрогнул.
— А если бы эта тупая обезьяна тебя инвалидом сделала, моей дочке пришлось бы за тобой до конца дней судно выносить? — кипит Шведов. Никита вскидывается и так же зло отвечает:
— Не пришлось бы.
Они сверлят друг друга яростными взглядами, и я встаю между этим перекрестным огнем.
— Папа, пожалуйста, успокойся, — беру Шведова за обе руки, — все закончилось хорошо. Андрей успел и этот ваш Соболев тоже...
Теперь его глаза обжигают меня, и я лишний раз подмечаю, как они у нас похожи. Интересно, у меня тоже так получается зыркать? Вряд ли, тогда ко мне точно никто на километр не посмел бы приблизиться.
Мы смотрим друг на друга, Шведов глубоко дышит. А до меня только сейчас доходит, что я назвала его папой. Вслух. Я все это время приучала себя называть его мысленно папой или отцом, и сейчас само вырвалось.
— Как ты меня назвала? Я не ослышался? — он сдавливает мои руки в широченных ладонях. Про Никиту и думать забыл, глаз с меня не сводит.
—