Один из сайнадов рубанул ей по шее — не насмерть, но тяжело. Кровь хлынула, но Килара удержалась на ногах, обмотала шею тряпкой и продолжила сражаться, почти вслепую, сжимая копьё, пока не оказалась в кольце врагов. Последнее, что она сделала — пробила грудь тому, кто хотел её взять живой. Затем её начали рубить топорами, как палачи. Тело осталось валяться на щите, который она подобрала перед смертью, пытаясь защититься от ударов.
Дунора была грациозна и быстра, в кожаных доспехах с металлическими вставками, вольная, как ветер. Она сражалась на левом фланге, рядом с десятком Полос. Её короткий меч мелькал с молниеносной точностью. Она не кричала боевых кличей, убивая беззвучно, с хищной сноровкой.
Когда группа стрелков с ружьями наперевес начала обходить их отряд, Дунора первой бросилась в их сторону, пытаясь сорвать построение. Девушка убила троих, но четвёртый умудрился разрядить своё ружьё ровно в её сторону. Зацепил бедро, разорвав защиту, кожу и плоть. Она упала, но не сдалась. Сняв с пояса кинжал, Дунора вонзила его в шею подбежавшему к ней сайнаду. Но тот, падая, сломал ей руку. Дунора осталась лежать, из последних сил ползая в поисках оружия.
Когда перед ней показались оскаленные бородатые лица, принявшиеся сдирать остатки одежды и доспехов, девушка откусила себе язык, захлебнувшись кровью под злобные крики неудавшихся насильников. Некоторых, впрочем, подобное не остановило, но Дуноре уже было плевать.
Потративший все силы Фолторн не носил оружия — кроме короткого кинжала. Будучи магом, он никогда не тренировался, в чём честно признался Маутнеру. Капитан направил его заниматься ранеными — до тех пор, пока не остынет, чтобы иметь возможность запустить ещё одну атаку силами стихий, убив очередной десяток-другой сайнадских ублюдков.
Фолторн ползал между телами, которых ему оттаскивали в тыл. Перевязывал раны и накладывал жгуты, поил людей водой, да шептал молитвы Троице — единственное, что оставалось. Каким образом среди раненых оказался сайнад — было неизвестно. Похоже в суматохе боя его умудрились прихватить вместе со своими. Со слепой ненавистью ратник воткнул ему короткий нож в бок, ударяя снова и снова. Фолторн попытался ответить, но руки отказались шевелиться. Кровь быстро пропитала его форму. Парень не кричал, только шептал — то ли очередную молитву, то ли оскорбления. Когда его нашли, он лежал, закрыв рану ладонью, открытые глаза смотрели в серое небо.
* * *
Стоя на башне, я наблюдал за сражением остатков Первой армии против сайнадских легионов. На ногах осталось ещё около сотни солдат, однако бой превратился в бойню — борьба шла только между ратниками Кердгара Дэйтуса за право нанести последний удар и воздеть над головой с победным криком жуткий трофей. Солдаты Первой падали и падали, защищая одной лишь плотью и кровью тех, кто провёл их через весь континент, чтобы умереть здесь, в тени высоких стен Магбура.
А на стенах стояла армия, никак не меньше десяти тысяч солдат, которые беспомощно смотрели — смотрели на величайшее преступление, совершённое их правителем, архонтом Гуннаром.
Я не мог себе даже представить, как Логвуд сумел так далеко продвинуться. Передо мной разворачивалось окончание битвы, которая, должно быть, длилась без перерыва несколько дней — битвы, которая позволила беженцам спастись, — вот почему основная масса ратников (не считая быстрого конного авангарда, который я уничтожил) приближалась столь медленно.
Последние солдаты Первой, включая Чёрных Полос, исчезли под напором тел. Маутнер стоял спина к спине с Байесом. В правой руке он сжимал свой привычный меч, в левой — треснувший щит. Толпа набросилась на него, пронзила короткими копьями, будто загнанного в угол медведя. И даже тогда капитан ещё поднялся, отсёк взмахом клинка ногу одному из врагов — тот завыл и отшатнулся. Но копья вошли глубоко, отбросили мужчину, пригвоздили к земле. Взметнулись сабли — и опустились, чтобы зарубить его насмерть.
Бейес издал громовой боевой клич и прыгнул вперёд в отчаянной попытке добраться до своего командира. Тяжёлый клинок обезглавил его одним ударом, так что голова покатилась и остановилась рядом с кровавым месивом у подножия холма.
В памяти промелькнули нечастые моменты нашего с ним общения. И не только с ним. Со всеми ребятами, которые успели стать мне ближе, чем семьёй.
Позиция остатков клана Серых Ворóн скрылась под сплошной массой тел, в следующий миг упал их штандарт, возле которого ранее стоял вождь Торкон. В воздух взметнулись окровавленные скальпы, орошая землю алым дождём.
Логвуд продолжал сражаться среди последних инженеров и пехотинцев. Сопротивление продлилось всего лишь несколько мгновений. Ратники Кердгара Дэйтуса убили последних защитников, а затем набросились на самого коменданта, погребая его под волной кровожадного безумия.
Огромный, поймавший множество пуль пёс метнулся туда, где исчез Логвуд, но затем копьё пронзило зверя насквозь, высоко подняло над землёй. Извиваясь, пёс сполз вниз по древку и ещё успел отнять жизнь у одного врага — разорвал глотку солдату с копьём.
Затем умер и он.
Штандарт Первой армии зашатался, накренился и скрылся под ногами врагов.
Я стоял неподвижно и не мог поверить в увиденное.
Тольбус Логвуд.
Пронзительный женский вой поднялся за моей спиной. Медленно обернувшись, я увидел, как Даника по-прежнему обнимала Галентоса, словно маленького ребёнка, но голова его запрокинулась, он смотрел в небо широко открытыми глазами.
Всех нас накрыла тень.
Во́роны.
По легенде самого коменданта, которую он рассказал мне ещё в стенах осаждённого Фирнадана, за душами героев прилетали во́роны. Кому-то хватало одного, а кому-то нужно было не меньше дюжины, ибо ни одна птица не сумела бы удержать её всю.
Аналогичную историю я увидел своими глазами — во время смерти Вешлера. Только вместо птиц были бабочки, образовавшие целый курган.
Сейчас же… Небо над Магбуром почернело от во́ронов, море крыльев бушевало повсюду.
Вой Даники становился всё громче и громче, словно её собственная душа с болью вырывалась из горла.
Я содрогнулся. Это ещё не всё — не конец… Развернувшись, осознал, что так оно и есть. Я увидел наскоро поднятый крест, увидел прибитого к нему живого человека.
— Они его не отпускают! — закричала Даника. Она вдруг оказалась рядом со мной и тоже смотрела на холм. Девушка вцепилась себе в волосы, впилась ногтями в кожу, пока кровь не заструилась по лицу. Я схватил её за руки — такие тонкие, детские запястья, при этом горячие, словно по венам тёк кипяток — и прижал их к груди, прежде чем она дотянулась до глаз.
На помосте