Ольтея увидела, что практически обнажённый «забытый» остановился на площадке, замерев, будто человек, увлёкшийся созерцанием собственного отражения, нависшего сверху. Женщина, пригнувшись, укрылась в какой-то паре перебежек позади, за опрокинутой каменной вазой, и осторожно выглянула из-за неё, слегка приподняв над коническим ободком одну лишь щёку и любопытный глаз.
Ассасин продолжал стоять с той самой неподвижностью, что когда-то так подолгу испытывала женское терпение. Ольтея выругалась, почувствовав отвращение к тому, что неведомого божественного благодетеля можно застать за чем-то столь тривиальным, за проявлением такой слабости, как разглядывание своего отражения. Это было какой-то частью игры. Обязано быть!
Внезапно «забытый» возобновил движение так, словно и не задерживался. На третьем шаге Фицилиуса, Ольтея, по большей части, оставалась укрыта вазой. На четвёртом шаге убийцы, между ней и «забытым» внезапно появилась императрица, выйдя из примыкающего прохода. Милена, почти тут же заметив аватар бога, взбирающегося по Ступеням Процессий, остановилась — хотя и не сразу, из-за своей чересчур скользкой обуви. Её прекрасные пурпурные одежды, отяжелевшие от впитавшейся в них крови Сарга Кюннета — которого Мирадель пыталась откачать, — заколыхались, когда она повернулась к монументальной лестнице.
Образ императрицы обжёг грудь Ольтеи, словно вонзённый в сердце осколок льда — столь хрупким, нежным, мрачным и прекрасным он был.
Милена подняла было руку, словно желала что-то сказать «забытому», окликнуть его, но в последний миг решила не делать этого, отчего её любовница сжалась, опустившись на корточки. Ольтея знала, что императрица сможет заметить её только если вдруг обернётся — а она вечно оборачивалась, — перед тем как устремиться за тем, кто, как она считала, был её ассасином.
«Забери её отсюда! — внезапно прорезался внутренний голос. — Беги вместе с ней прочь из этого места!»
«Или что?»
Внутренний голос перешёл в сумасшедшее рычание.
«Ты же помнишь, что даль…»
«Да, и мне наплевать!»
Незримый собеседник исчез, не столько растворившись во тьме, сколько скрывшись за границами её чувств. Он всегда легко отступал, но точно также легко и приходил.
Бремя, взваленное на женские плечи…
И тогда Ольтея бросилась следом за Миленой, перебирая в голове множество мыслей, исполненных хитрости и коварства: она наконец сумела понять сущность игры во всех её подробностях. И, считаясь с этим пониманием, она никак не могла продолжать её, невзирая на то что играла с самим богом. Таинственным богом, пришедшим в дом Мираделей.
Потому что истинной ставкой Ольтеи всегда была Милена. Единственной, что имела смысл.
* * *
Окрестности Магбура, взгляд со стороны
Ворсгол сражался в переднем ряду, тяжёлый меч в его руке создавал существенную угрозу врагу. Периодически ветеран доставал то одного ратника, то другого. Он был уставшим, окровавленным, но не отступал, пытаясь удержать строй, как и остальные Полосы, сгрудившиеся друг рядом с другом.
Когда копьё одного из противников достало его соседа, строй разорвался и Ворсгол оказался открыт. Его попытка парировать атаки с нескольких направлений была слишком медленной. Тяжёлая сабля вонзилась ему в подмышку — под латным наплечником. Он заорал, рванул вперёд и перерубил ратника, но уже шатался. Следующий удар — боевой топор в живот — не оставил ему шансов. Железо вошло между пластинами и застряло в кишках. Ворсгол упал на колени, выронил меч, выдыхая хрипло, с кровью, текущей изо рта. Он умер на коленях, опёршись лбом о грязный снег, захлёбываясь собственной кровью.
Сержант Лотар, несмотря на невысокий рост, был опытным солдатом. И пусть его трусость была известна всем Чёрным Полосам, в бою на него можно было положиться. Иной раз именно трусость придавала ему сил. Ровно как и сейчас, когда Лотар, осознав потерю строя, с криком ворвался в бой. Никто из остатков Первой не понял его до конца. Это была попытка выиграть время, чтобы отвлечь на себя врага? А может он просто хотел забрать с собой побольше воинов противника?
Тем не менее, его натиск на несколько секунд ошеломил сайнадов. Лотар умело сеял панику во вражеском фланге, размахивая своим клинком, словно безумец. Одному ратнику сержант вогнал лезвие в плечо и, рванув, разорвал ему ключицу. Второму снёс половину лица. Но вот момент растерянности прошёл. Противник с воем ринулся на выскочившего к ним на встречу одиночку.
Клинок умелого офицера вошёл в Лотара сбоку, между рёбер. Сержант заорал, но ударил в ответ — только чтобы быть окружённым. Его добивали долго — удар за ударом, оттеснив к земле. Он захлёбывался, кашляя, когда сапог сломал ему лицо. Последнее, что он видел — собственные зубы, выпавшие в грязь.
Грайс, орудуя тяжёлым наскоро зачарованным ружьём, стрелял из-за спин своих товарищей. Пуль и пороха почти не осталось, что, конечно, весьма огорчало сапёра. Ещё больше его огорчало отсутствие взрывчатки, которую он уже давным-давно потратил.
Немного радости добавлял лишь тот факт, что он ещё ни разу не промазал — врагов было слишком уж много.
Вопреки обыкновению, Грайс сражался молча, плотно сжав губы. Когда сломали строй, к нему прорвались трое конных, но он не отступил. Выстрелил последней пулей — и сбросил с лошади одного из сайнадов. Второй скакал прямо на него. Отбросив ружьё, Грайс выхватил меч, одновременно кувырком уклоняясь от лошади.
Неудачно. Копыто разбило ему плечо, а потом лезвие сабли снесло правую кисть, сжимавшую клинок. Он упал, крича, захлёбываясь от боли. Лежал на покрытой снегом и грязью холодной земле, прижимая окровавленную культю к груди, почти не видя вокруг себя и не осознавая происходящего, пока очередной ратник не заколол его копьём, медленно и глубоко вгоняя железо в живот, под одобрительный гогот остальных.
Вскоре сапёр перестал шевелиться.
Сэдрин держал знамя Чёрных Полос. Некогда белое, с двумя хорошо заметными чёрными полосами, оно стало серым, выцветшим от времени. Его задача была одновременно почётна и рискованна. Воевать, когда одна рука занята бесполезной длинной палкой, было весьма тяжело.
Одна из шальных пуль пробила ему щёку и вошла в нёбо рта. Он упал, хрипя и захлёбываясь, захватив штандарт. Но не отпустил. Полз, волоча знамя, пока копыта лошади не прошли по его спине. Уже после битвы его тело нашли раздавленным, лицо Сэдрина было разорвано, как будто в нём копалась собака. Рука всё ещё сжимала древко.
Лейтенант Килара сражалась в центре, в рядах пехоты, плечом к плечу с мужчинами, среди крика и смрада. Её копьё было не благородным оружием, а тяжёлым древком с грубым наконечником — но в её руках оно работало без пощады. Она пронзала животы, выталкивала врагов назад,