Кюннет пожал плечами.
— Я д-действую согласно планам Киана Силакви, которые мы обсуждали ещё во времена его жизни.
— Он приблизил тебя за интеллект, — задумалась Ольтея, — но в остальном ты бесполезен и жалок. При этом сам ты должен подобное понимать, ведь повторюсь — мозги у тебя есть. Однако ты не желаешь, чтобы целители привели тебя в порядок: исправили речь, изменили тело. Превратили в мужчину, в конце-то концов! — её всё-таки задело, что женские прелести не вызвали у Сарга ровным счётом никакого интереса. — Почему же?
— Чем больше ты узнаешь чью-то душу-душу, тем меньше она для тебя становится. До тех пор пока мы слепы — в этой по-по… слепоте и наша душа, и наш мир-мир остаются целостными. Невредимыми. Но, к-как только мы прозреваем, мы видим и то, что мы сами — не более чем букашки.
— Что? — непонимающе посмотрела на него Ольтея и нахмурилась. — Очередные бредни! Чем больше узнаешь о чём-то, тем реальнее оно становится!
— Лишь если оно с самого начала было реальным.
Какое-то мгновение женщина смотрела на Сарга, а потом насмешливо фыркнула.
— Мо-можешь смеяться, — не меняя выражения лица произнёс Кюннет, — но ты пытаешься заниматься ровно тем-тем же, чем занимался Силакви.
— Это чем же?
— Делаешь себе игрушки из человеческих душ.
От силы пришедшего вдруг прозрения у Ольтеи перехватило дыхание.
— Так вот что сделал Киан? Сделал из тебя свою игрушку?
— Даже сейчас-сейчас, — произнёс он со своим треклятым заиканием, — ты-ты пытаешься заниматься всё тем же.
— Так ведь и я тоже букашка!
Сарг какое-то время молчал, водя губкой по её подбородку. Вода начала остывать.
— Букашка, поедающая других букашек, — наконец добавил он.
Ольтея обдумывала эти слова, пока невольный слуга намыливал её шею и горло, особенно усердно работая губкой между ключицами.
Женщине показалось прекрасным и даже в чём-то эпическим, что непримиримые враги могли вот так обсудить основания, по которым одна собиралась убить другого. Всё это было похоже на какую-то притчу из священных хроник.
— Почему ты боишься обращаться к лекарям? — внезапно спросила она, вернувшись к прежней теме.
Его лицо исказилось, будто сведённое судорогой.
Ольтея довольно ухмыльнулась, когда он промолчал. Тут была лишь одна букашка.
— Мне-мне нет н-нужды, обращаться к ним.
«Он лжёт», — произнёс внутренний голос.
«Я знаю», — мысленно улыбнулась женщина.
Императорская любовница отодвинула от себя его запястье, чтобы всмотреться в глаза Сарга Кюннета. Казалось удивительным находиться настолько близко от его ненавистного лица, чтобы иметь возможность разглядеть мельчайшие поры на коже, розовую кромку век и прикус зубов.
— Ты опасаешься, что вмешательство целителей изменит тебя, — произнесла Ольтея. — Что ты лишишься того, за что тебя приблизили — своего интеллекта. Станешь «нормальным» — и никому не нужным.
Вялое, отстранённое моргание.
— Я не боюсь, — мертвящий холод проник в его голос.
— Боишься, я вижу это. Ты находишь свою ущербность уникальной. Это выделяет тебя, позволяет быть нужным.
Вода с её волос капала в остывшую ванну.
— Но при этом, — она улыбнулась, — ты понимаешь, от чего отказываешься. Жертвуешь собой…
— Сейчас я нужен Империи, — Кюннет поднял губку, но Ольтея раздражённо отстранилась.
— Может быть. Но стоит ли она всего, что ты вынужден совершать? Боясь изменений, ты застрял в уродливой, переломанной, треснувшей оболочке. Ты хоть раз был с женщиной? Нет, это очевидно. Да они и не обращают на тебя внимание, верно? Даже императрица не считает тебя мужчиной, ведь иначе не доверила бы «уход» за женщиной.
Ольтея видела это с абсолютной ясностью.
— Мне всё равно, — его лицо побледнело.
— Это ложь, — продолжила она. Кюннет казался полностью опустошённым. — Ты хочешь приобщиться к «взрослым» играм, только ничего не получается. Но ты упёртый, верно? Сколько раз ты пробовал снимать шлюх?
Императорская любовница хихикнула, задрожав от восторга. Наклонившись вперёд, она прижалась своею влажной щекой к его щеке:
— Ты ведь пытался не только с женщинами, Сарг, — шепнула она.
От него пахло скисшим молоком.
— Кто это был? Мужчины? Дети? Животные? Ты настоящий урод…
Внезапно вода и мыло потекли ей в глотку. Отплевываясь и протирая яростно пылающие глаза, Ольтея едва успела увидеть бегство Кюннета — лишь тени и мелькающий нелепый наряд. Она не пыталась окликнуть его.
Вместо этого женщина с головой погрузилась в обволакивающие остатки тепла, смывая мыло с лица и волос. Она знала, что почти наверняка приговорила себя, но всё равно ликовала, безмолвно торжествуя.
Страх всегда медлил, проникая в её душу, туда, где её воля была слабее, а сердце сильнее всего.
А ведь нужно немалое искусство, чтобы заставить разрыдаться столь уникальное существо!
Внезапно ей пришла в голову мысль, что «забытого» может не быть в его покоях. И почему-то эта мысль оказалась столь болезненно сильной, что она не смогла думать более ни о чём другом.
Ликование оказалось кратким. Охваченная чудовищной паникой Ольтея выскочила из ванны, кое-как оделась, не вытираясь, и мокрой прокралась в ветвящиеся глубины укутанного тенями дворца, оставляя на своём пути влажные следы. Никогда раньше, казалось ей, она не испытывала подобного ужаса и не вела внутри себя столь злобных споров, наполненных взаимными обвинениями.
«Тупица! Ты же убила нас! Убила нас!» — надрывался внутренний голос.
«Но ты ведь играл вместе со мной! Разделил всё веселье!»
Однако, обнаружив, что покои «забытого» и правда пусты, она почувствовала, что её сердце буквально остановилось. Довольно долго женщина так и лежала ничком на железной вентиляционной решётке, опустошённая и изнурённая, не способная даже думать, и лишь молча взирала на затенённый угол, где «забытому» положено было… дышать. В эти первые мгновения мысль о том, что божественный аватар незримо движется где-то во тьме, просто переполнила чашу её сознания, парализовав все иные помыслы.
Какова вероятность того, что всё это было лишь случайностью? Совпадение ли, что «забытый» исчез сразу после того, как она вывела из себя и спровоцировала Сарга Кюннета — человека, державшего в своих костлявых руках её погибель? Неужели невероятный убийца сейчас просто слонялся по залам Ороз-Хора по каким-то другим своим непостижимым делам? Или… или всё это уже свершилось? И её вновь переиграли. Да и как бы могла она быть ещё