Мелочным и эгоистичным был Джером. В пятьдесят пять лет не знал другого дела, как гонять по дорогам, будто чокнутый подросток. Сколько раз она ему говорила, но он не обращал внимания, как не обращал внимания на все, что бы она ни говорила. Она даже привыкла к тому, что ее игнорируют. Нора тоже никогда не прислушивалась к ее словам. Когда она стала думать об этом, то вспомнила, единственное в чем они с Джеромом сходились, так это в отношении к Норе. Какое она трудное, раздражающее и совершенно безумное создание. Это так похоже на нее, куда-то уехать, не сообщив родителям. Джером что-то говорил об этом… И потом в ее смятенном сознании всплыло что-то приятное: она вспомнила, что Джером больше никогда и ни о чем не будет говорить, никогда не будет гонять со скоростью восемьдесят пять миль или шпынять Нору, или делать другие ужасные и унизительные вещи. Сегодня вечером, когда она будет лучше себя чувствовать, надо написать Норе и сообщить, что отец погиб. Когда с ними не будет Джерома со всеми деньгами, которые достанутся только им двоим, у них сразу улучшатся отношения…
— Я вязала джемпер для Норы, — пояснила миссис Фэншоу и подумала, какой прекрасный, должно быть, у нее организм, если она помнит такие мелочи после того, что пережила! — Не то, чтобы она заслуживала эта кошмарная девица. — Почему она это сказала? Нора и вправду была ужасной, и сейчас еще ужаснее, чем раньше. Но даже ценой жизни миссис Фэншоу не смогла бы вспомнить, в чем эта ужасность состояла.
— Ваша дочь тоже ехала на заднем сиденье, миссис Фэншоу?
Ох! До чего же тупой этот человек!
— Повторяю, Норы не было в машине. Она снова отправилась в Германию. Не сомневаюсь, что сейчас она в Германии.
Для сержанта прерывистые, путанные слова звучали как бред сумасшедшей. Вопреки тому, что говорили врачи, ему казалось, что авария неизлечимо повредила мозги этой женщины. Он не рискнул взять на себя ответственность и объяснить ей, что случилось, потому что знает, какой вред он может нанести! Рано или поздно, если рассудок вернется к ней, она поймет, что ее дочь отказалась от работы в Германии за шесть недель до их поездки в Истбурн и не намекнула и словом ни тете, ни друзьям о возможном возвращении в Европу. Тетя, миссис Браун, опознала тело девушки. Дочь миссис Фэншоу умерла и похоронена.
— Надеюсь, что она там, — успокоил лежавшую женщину сержант. — Несомненно, она там. Что заставило вашего мужа, миссис Фэншоу, свернуть в сторону? Вы столкнулись с чем-то или выстрелила шина?
— Говорю вам, я не видела, я вязала.
— Ваш муж что-нибудь крикнул или сказал?
— По-моему, он сказал: «Бог мой», — ответила миссис Фэншоу. По правде говоря, она ничего не помнила, кроме того, что вязала, а потом проснулась в постели и возле кровати сидела ее толстая носатая сестра. Но Джером всегда говорил «Бог мой» или даже «Господи Иисусе».
Кэмб с состраданием посмотрел на дрожавшие, словно в лихорадке, губы, на длинные ногти игравшие кольцами. Миссис Фэншоу ничего не сказала. Вероятно, ему следовало понять это гораздо раньше. Или его начальникам надо бы понимать, что нет смысла мучить несчастную женщину. Вошла медсестра и бедная миссис Фэншоу с отчаянием уставилась на нее.
Нет, это не Нора. Только на долю секунды миссис Фэншоу показалось, что вошла дочь. Но Нора никогда не носила халатов и презирала домашнюю работу. А на этой девушке — халат, а вовсе не хорошо сидевшее платье, за которое миссис Фэншоу приняла его.
— Как вас зовут? — резко спросила миссис Фэншоу.
— Роза, миссис Фэншоу. Сестра Роза. Я пришла, чтобы помочь вам поудобнее лечь и предложить чашку чая. Ведь вы могли бы выпить чашку чая, правда? Боюсь, сержант, вам пора уходить. Я не могу разрешать своим пациентам такие долгие беседы.
Очень болтливая, подумала миссис Фэншоу. Много берет на себя.
— Роза, я хочу написать письмо дочери. У меня дочь в Германии. Принесите мне писчую бумагу и ручку. Пожалуйста.
Сестра не знает, подумал Кэмб. Она новенькая. Ее не предупредили. Он перехватил взгляд женщины-полицейского и, нахмурившись, остановил ее.
— Нам стало лучше, правда? — игриво продолжала сестра Роза. — Написать письмо! Хорошо. Не знаю. Конечно, полагаю, у вас нет своей бумаги. Я скажу вам, что я сделаю. Я сейчас выскочу в коридор и попрошу немного бумаги у миссис Гудвин из четвертой палаты. А когда пойду с дежурства, то отнесу на почту ваше письмо. Хорошо?
— Будет очень любезно с вашей стороны, — строго проговорила миссис Фэншоу. — Тогда можете принести мне чаю.
Развязная девица и, наверно, неопытная, подумала она. Время покажет. Во всяком случае, Джером теперь не будет охотиться за ней, тискать по углам и щипать за попку, как он делал с датчанкой, которая нанялась в прислуги, чтобы, живя в семье, учить английский. Джером умер. Она всегда говорила, что он разобьется, если будет так ездить. И вот он разбился. Почему он не угробил и ее? Какую удачу ей предназначила судьба?
Неточные сведения, которые сообщают назойливые посетители, вовсе не помогают прийти в норму. В наши дни люди стали такими необязательными. Сначала родная сестра забыла сообщить Норе, что мать в больнице, потом полицейский уверял ее, что Нора была с ней и Джеромом в «ягуаре». Вероятно, они все думают, что она выжила из ума. Как это мать не знает, где находилась собственная дочь? Ведь она даже вспомнила адрес Норы. Гетештрассе,14, Кельн, Западная Германия. Миссис Фэншоу очень гордилась, что она может написать по-немецки Кельн, а не Келеун, как это звучит по-английски. Какие резервы разума и силы, должно быть, в нее заложены, если она помнит такие детали! И после того, что пережила. Наконец сестра принесла бумагу.
— Благодарю вас, сестра, — сказала миссис Фэншоу. — Я буду диктовать. Могу начинать?
Сестре Розе пришлось сосредоточиться, чтобы из невнятного бормотания и бесконечных отступлений выбрать то, что хотела выразить миссис Фэншоу.
— Дорогая Нора, — вслух перечитывала она написанное под диктовку, — я почти поправилась и думаю, что тебе надо приехать и навестить меня. Бедный папа так бы хотел этого. Надеюсь, тетя обо всем тебе рассказала, и ты просто очень занята, и не можешь приехать ко мне. Пожалуйста, приезжай. Пусть прошлые обиды остаются в прошлом. С любовью, мама.
Дверь открыл тот же самый ребенок, что гулял